Катя Саргаева - Полет на Плутон

Та посмотрела на меня злобно, и промолчала. Я была врачам, а значит частью администрации, а значит ее врагом. Не имело значения, что я была такая же заключенная как она. Внизу хоть и велись войны за первенство, но заключенные друг друга не сдавали.

— Мне совершенно все равно что там произошло, и кто виновен в дырке в твоем животе. Мне лишь нужно знать насколько глубокая рана, и только колотая, или еще и резаная. От этого может зависеть твоя жизнь.

По поводу жизни я конечно наврала, иногда чужое невежество в медицине очень помогает врачу. Мне сейчас тоже помогло.

— Заточкой из зубной щетки.

— Край был тоже острым, как лезвие ножа, или только острый колющий конец?

— Да, только острый конец.

Был бы с заостренным лезвием, она бы уже умерла, так как удар пришелся близко к брюшной аорте, но крупный сосуд был поврежден, так как кровотечение было сильным.

— Сама справишься? — услышала я крик Глеба из кабинета, он не удосужился даже встать со стула.

— Да.

Глеб был специалистом во всех областях, но он не был анестезиологом, и если операция была плановая, то анестезиолога вызывали из вне. Все остальные операции проводились с местной или эпидуральной анестезией.

— Нужно отвести ее в операционную, — сказала я охранникам.

Бабища посмотрела на меня слегка испуганно, но потом пробасила что-то о том, что если я ее убью, то мне точно несдобровать, и ее подельницы со мной разберутся.

— Я врач, а не убийца, врачи спасают людей, а не убивают. К тому же я верующая, — я достала из-под рубахи крестик и поцеловала его, — так что мне твои угрозы не страшны, бога я боюсь больше.

Пришлось потрудиться над бабищей, из всех ранений в живот ее рана была почти самой серьезной из всех, что мне доводилось видеть, в процессе даже пришлось подключить Глеба в качестве ассистента.

После этой истории негатив ко мне со стороны буйных теток снизу несколько уменьшился. Она пролежала в стационаре четыре дня, пока я не сняла швы. За это время она поняла, что я им не враг, и даже занята полезным делом. В течение этих четырех дней приходили с жалобами на «вылетевший» позвоночный диск, и я его «вправляла», попутно рассказывая о том, что же на самом деле происходит с позвоночником, и что никакими массажами его на место не поставить, а надо лечить. Приходили с жалобой «текущий» глаз, и я диагностировала хроническое воспаление среднего уха. Оказалось, что с ним в эту тюрьму заключенный и поступил девять лет назад, но на это никто не обратил внимания, так как он периодически затыкал его ваткой пропитанной оливковым маслом, что снимало признаки воспаления, но не лечило саму болезнь. Приходила тетка из администрации с проблемами по гинекологии, и выяснилось, что ей раньше лечили несуществующую болезнь, а на ту, что надо бы лечить не обращали внимания. Бабища снизу увидела, что отношение у меня ко всем больным одинаковое, и что всем им я стремлюсь помочь независимо от того заключенный это или персонал тюрьмы.

Жизнь шла по накатанной и без особых потрясений. Я окончательно впала в свой моральный ступор и казалась окружающим безэмоциональным роботом. Ира предпринимала некоторые попытки растормошить меня, но я сказала ей, что так мне лучше. Так прошел год.

Настало время ежегодной флюорографии. Диму все так же тянуло заголиться передо мной.

— Дима, уже не оригинально и не смешно, — сказала я, когда он с довольным видом предстал передо мной совершенно голый в фургоне с флюорографом.

— Правда? Я что, снова на те же грабли? Я ведь помню, что в прошлый раз полностью раздевался, вот и решил, что сейчас тоже надо, — он замолчал и улыбнулся, — а что же ты тогда отворачиваешься, раз мой прекрасный жезл тебе уже приелся?

Я повернула к нему голову и уставилась на прекрасный жезл, может быть тогда он отстанет. Но не тут-то было.

— Что скажешь, может он на пару сантиметров подрос?

— Нет, Дима, член растет до двадцати лет, а потом все, довольствуйся тем, что выросло.

— Как думаешь, сколько в нем сантиметров? — не унимался Дима, а мой охранник Антон ржал вовсю.

— Так не определишь, надо измерять в возбужденном состоянии, — с улыбкой сказала я, решив поддержать эту совершенно неуместную беседу.

— Так ты пуговки на халате расстегни, можно даже две, мне хватит, аппарат хорошо работает, и мы сейчас измеряем, а то я знаешь, никогда в жизни этого не делал. Антоха, есть линейка?

— Ах ты старый пердун, тебе не стыдно? Я тебе в дочери гожусь.

— Ну так ты ж мне и не дочь, так что вопрос морали отпадает.

Дима стоял в той же позе, что и в прошлом году, нагнув голову упирался затылком в потолок фургончика, руками упираясь в бока, и я вспомнила что тогда внутри себя сравнила его с Атлантом.

— Что мне с тобой делать, Атлант? — с улыбкой спросила я.

— Я ж тебе сказал, расстегивай пуговки. А я пока подержу небо.

Я с нескрываемым удивлением посмотрела на Диму.

— Да-а. А ты думала, что одна тут такая образованная и умная? У меня между прочим два высших образования, и с греческой мифологией я знаком.

— Ну что ж, Атлант со знанием греческой мифологии и двумя высшими образованиями, давай измеряем твой прекрасный жезл.

Я медленно расстегнула две пуговицы медицинского халата. Обычно я надевала его поверх тюремной формы, а летом снимала рубаху и футболку, но оставалась в штанах. Пуговицы я расстегнула снизу, а не сверху. Халат был мне по колено, и ничего даже с намеком на эротику в этом не было.

— Ты не с той стороны пуговки расстегнула. Так реакции не будет.

— Так ты не уточнил с какого конца нужно расстегивать, — с улыбкой сказала я.

Дима скривил обиженную детскую гримасу, поджал нижнюю губу и отвернулся от меня. Передо мной полубоком стоял двухметровый ребенок имитирующий обиду, который не умещался в габариты фургона, и меня это умилило. Я подошла к нему, и как ребенка начала успокаивать, гладя рукой по спине.

— Тетя доктор злая, обидела мальчика, — говорила я сюсюкающим тоном, — ну все, пойдем в кабинку, фотографироваться будем, да? Ой как там интересно! А потом вместе посмотрим снимок. Ну что, пойдем фотографироваться?

Дима шмыгнул носом и гордо ступил в кабину флюорографа.

Что бы он ни делал, как бы ни обидел, ни разозли и ни задел меня, когда он прикидывался ребенком весь мой негатив отступал, потому что он был каким угодно, но только не маленьким, а вид огромного волосатого детины очень забавляет.

Дима периодически приходил ко мне в медблок в качестве пациента. Он работал на самом нижнем, восьмом этаже, там находились все системы жизнеобеспечения нашей тюрьмы. По сути, это здание было бункером, но по назначению использовалось лишь раз — в годы Великой Отечественной. По образованию Дима был инженером, и отлично разбирался во всей технике, электрике и прочем. На самом деле руки у него были очень даже из плеч, и на все их он был мастер. За работу в самом низу, он жил на самом верху, на первом этаже в мужской части здания.