Катя Саргаева - Полет на Плутон

— Мы сейчас сделаем перерыв, — сказала я, гладя Диму по руке, — ты молодец.

— Ага, пока не описался.

Я сняла перчатки и села на табурет рядом с койкой. Я смотрела на этого огромного и в данный момент беспомощного мужчину, на его мохнатую грудь и живот, и мне вдруг захотелось к нему прикоснуться, я почувствовала влечение к нему. Это еще что?! Может Витя был прав, и теперь и меня переклинило на интимные мысли? Но к кому? К Диме? Ему сорок семь лет, и совсем скоро будет сорок восемь, он старый и совсем несимпатичный. Хотя он и не урод, просто обычный среднестатистический мужчина, и даже шрам его не портит, а его желтые кошачьи глаза даже добавляют некой изюминки. Но он старый! Он мне в отцы годится. К тому же мне никогда не нравились сильно волосатые мужики, что со мной творится? Я перевела взгляд на кисть его руки, которой он держался за край койки, и бездумно провела пальцем по волосам на тыльной стороне ладони.

— Там еще много, жучок?

— А? — я аж подскочила от неожиданности, так глубоко я погрузилась в свои мысли.

— Ты где витаешь?

— Лучше тебе не знать.

— Я говорю много там еще осталось?

— Б о льшую часть я уже сняла.

Дима оторвал свою огромную ладонь от края койки и взял в нее мою руку, он начал медленно поглаживать мои пальцы.

— Так о чем задумалась, жучок?

Дима как-то необычно на меня смотрел, раньше я никогда не видела у него такого взгляда. Было в нем что-то лукавое и загадочное.

— Да о тебе думаю, — бездумно сказала я, но тут же поняла что нельзя об этом говорить, и запинаясь начала оправдываться, — точнее о твоем ожоге, думаю, что лучше дать тебе.

— Что дать мне? — все с тем же лукавым взглядом переспросил Дима.

— В смысле, чем лечить тебя, какое лекарство давать.

Я продолжала тараторить, перебирать вслух препараты, как бы разговаривая сама с собой, а Дима продолжал гладить мои пальцы и внимательно на меня смотрел, как будто увидел во мне что-то скрытое ото всех. Я очень давно не чувствовала такого сексуального возбуждения. Да чего уж там, и никогда такого не чувствовала. И от чего? От прикосновения к руке и поглаживания пальцев? Это точно сказывается длительное отсутствие секса.

— Ладно ты — молодая, красивая девочка, ты всем нравишься, — вдруг совершенно серьезно, без шуток и сарказма сказал Дима, — но ведь я старый и страшный, я не могу тебе нравиться.

— Ты не страшный, — почему-то ответила я, слова сами срывались с моего языка, — старый да, но не страшный. И у тебя очень добрые глаза, — и тут я вдруг очнулась, — с чего вообще вдруг такие разговоры?

— А у меня внутри маячок есть, он передает мне чувства и эмоции окружающих людей. И я сейчас от тебя почувствовал… нет, это наверное морфий. Кстати, можно мне еще дозу?

— Нет, больше нельзя. Я тебе сейчас еще местный укол сделаю, и продолжим, хорошо?

— Давай жучок, побыстрее закончим, и пойду домой, спать.

— Это ты сильно размечтался. Будешь спать здесь, неделю минимум, а там посмотрим.

— А ты со мной спать будешь? Смотри сколько тут пустых коек, — Дима перешел на свою обычную шуточную манеру разговора, — вдвоем на одной койке мы не поместимся, но можешь придвинуть ко мне соседнюю, вон ту, что справа, а то левой рукой шевелить больно.

Я надела новые перчатки и взяла в руку пинцет.

— Дима, я начинаю, помолчи.

Я снова окунулась в свои мысли. У него тоже внутри маячок? А я думала, что я одна такая. Мать твою! Так это он почувствовал мое к нему влечение?! Как бы не провалиться сквозь землю. Ладно, он под морфием, сам же сказал. Все это какое-то временное помутнение рассудка и скоро пройдет.

Я закончила с очищением раны и наложила специальную мазь, следом так же специальную повязку.

— Дим, ты сможешь немного на бок повернуться? Надо укол сделать.

— Ты же мне в вену эту хреновину вставила?

— Это антибиотик, их лучше колоть в мышцу, катетер для обезболивающих и капельниц. Если не сможешь повернуться я уколю в ногу, но у меня это не очень хорошо получается, я вечно умудряюсь проткнуть сосуд.

С моей помощью Дима кряхтя чуть развернулся на правый бок и я сделала укол.

— Ну вот, плечо болит, теперь еще и жопа будет болеть. Хоть бы пожалела меня, жучок.

— Мне тебя и так жалко. Что ты хочешь чтобы я сделала?

— Полежи со мной, — сказал Дима, отодвигаясь к левому краю кровати.

Я знала, что он как всегда прикалывается, но решила ему подыграть.

— Уверен? Я ведь сейчас и правда лягу.

— Уверен, — вдруг очень искренне и без капли сарказма сказал он, — ложись.

Мой внутренний маячок передал мне, что он действительно очень хочет, чтобы я просто легла рядом с ним, ощутить рядом с собой теплоту моего тела, ощутить рядом женщину, которой он может быть нужен.

Это был очень интимный момент, без намека на эротику. Дима лежал на спине, он откинул правую руку, как бы приглашая меня к себе под крыло. Я обошла больничную койку и перевела ее в горизонтальное положение. Я аккуратно легла на бок и прижалась к Диме, он тут же обнял меня правой рукой. Я прижималась к нему всей длиной своего тела, от головы до пальцев ног. Когда моя щека коснулась его мохнатой груди мне сразу стало так хорошо. Мой моральный ступор куда-то отступил. Все вокруг исчезло, и тюрьма, и смерть моей семьи, и мое чувство вины за это, и то, что и моя собственная жизнь закончилась, все исчезло . Была лишь я в объятиях большого и сильного мужчины, который защитит меня от всего мира, оградит от его жестокости и несправедливости. Я не знаю, откуда взялось это чувство, потому что я не знала какой Дима вне своей оболочки шута и балагура, какой он под той кожей, которую он вырастил для защиты от боли и страданий, ведь именно это он маскировал всем своим шутовством. Я не знаю почему вдруг он показался мне защитником, вероятно, я почувствовала это от него, мой маячок передал мне это. Я чувствовала, что ему не хватает самореализации, а мужчине нужно чувствовать себя главой, в хорошем смысле этого слова. Я не знала, была ли у него в прошлой жизни семья, я вообще ничего о нем не знала, даже того, за что он попал сюда. Но я на сто процентов знала то, что с ним, как и с Гогой я могу оставаться маленькой шестилетней девочкой, несмотря на то, что я уже давно выросла.

— Это морфий, жучок, — сказал Дима, как бы разговаривая со своей галлюцинацией, — так не бывает. Большой старый Медведь не нужен маленькой красивой Маше. Это все морфий. А если вдруг нет, то давай останемся здесь вот так лежать навечно.

— Нельзя, надо капельницу ставить, ожог это серьезная травма. И, знаешь что? Маленькой Маше очень нужен, и даже жизненно необходим большой старый Медведь. Потому что в лесу одной очень страшно, и она одна без него просто умрет.

Дима повернул голову и поцеловал меня в лоб.