Катя Саргаева - Полет на Плутон

— А это для чего? — спросил Дима, кивая головой в сторону лампы.

— Это инфракрасная лампа, она поможет ожогу подсохнуть, чтобы в нем не разводились бактерии.

Дима крепко обнял меня правой рукой и повернул ко мне лицо. Он поднес к моим волосам свой нос и глубоко вдохнул.

— От тебя хорошо пахнет, вишневой косточкой, — Дима замолчал, потом улыбнулся, не отрывая носа от моих волос. — Линейка есть? Сейчас можно измерить мои сантиметры, — со смехом добавил он. Я тоже рассмеялась.

— Веди себя прилично, а то я сейчас перелягу на другую кровать.

Дима еще крепче прижал меня к себе правой рукой. В его объятиях я была как котенок в руках ребенка, вроде бы оба маленькие, но ребенок может удержать кота и одной рукой.

— А ты попробуй вырваться, — с улыбкой сказал Дима, — ладно, обещаю вести себя хорошо, только ты прекрати поглаживать меня по животу, это возбуждает, тем более что здесь секс с живой женщиной великая редкость, так что возбуждают любые прикосновения. Будь поаккуратнее, я же сейчас недееспособен, но желание от этого никуда не девается.

Я оторвала руку от Диминого живота, я даже не заметила, как положила ее туда. Хорошо хоть в трусы ему руку не сунула!

— А с живым мужчиной? — со смехом спросила я.

— Не! Я не из этих. Я люблю, когда рядом мягкая теплая девочка, пахнущая вишневой косточкой. А мальчик с мальчиком это мерзко и вообще, противоестественно. Ну так что, рассказывай где ты врачевала в прошлой жизни.

— В гараже у Дяди Олежи, — я замолчала, и подбирала слова, чтобы объяснить, кем мне приходился Олег.

— Серьезно?! — удивился Дима, он даже оторвался от моих волос.

— Да, ты его знал?

— Да кто ж его не знал? К нему в гараж половину Москвы возили. И сам я бывал у него на столе, — Дима указал пальцем на шрам на животе. — А я помню, говорили, что у него там маленькая помощница была, вроде как племянница.

— Да, мы говорили, что я племянница тем, кто не знал маму с Гогой.

— Что за Гога? Кем была твоя мать? Может, я и ее знаю.

— Гога мой отец, точнее отчим. И совсем он не Гога, это я его так называла, его звали Вахтанг. Ты вряд ли их знал, мама вела очень закрытую жизнь, и я знала практически всех, с кем она периодически пересекалась. Если бы ты был знаком с мамой, то и я бы тебя знала.

— А к Олеже ты как попала, и кем ему приходилась?

— Да никем, он меня просто можно сказать подобрал, из жалости. Это долгая история, и для меня не очень приятная.

— Если не хочешь, то не рассказывай, — сказал Дима, и поцеловал меня в лоб.

— Ладно, раз пошла такая пьянка… я просто никогда никому об этом не рассказывала. Если ты не заметил, я вообще очень скрытная. Это все мама, она не разрешала мне иметь друзей, я мало с кем общалась, да и вообще разговаривала, люди наверное со стороны думали, что я вообще немая. Сама мама мною не занималась, и вообще жалела, что родила меня. Но ведь родила, уже деваться некуда, не выкинешь же, хотя думаю, что такие мысли у нее были. Потом в моей жизни появился Гога, он любил меня как родную дочь, был и за папу и за маму и за друга. За всех. Я не смогу выразить словами, кем он для меня был и как много значил.

Я замолчала, так как почувствовала, что сейчас заплачу. Я пыталась сдержать слезы, но не смогла. Я вжалась лицом в Димину грудь и зарыдала.

— Эй, жучок, ты чего это плакать надумала? — сказал Дима растерянно, гладя меня по голове, — я ведь сейчас и сам расплачусь. Я боюсь женских слез, и у меня сердце разрывается, когда такая красивая девочка плачет.

Я не могла остановиться, я рыдала так, что у меня самой казалось сейчас разорвется сердце. Я каждый день видела перед собой Гогу с дырой в голове, и каждый день гнала от себя эту картину, и мой моральный ступор помогал мне в этом. За те долгие месяцы с момента его смерти, я ни разу о нем не заплакала. Я иногда, очень редко плакала, но я оплакивала себя, не Гогу. А сейчас я вспомнила его, и меня вдруг прорвало, моральный ступор больше не защищал меня. Дима перестал говорить, и просто прижимал меня к себе и целовал в лоб. Мне не нужно было объяснять ему причину своего срыва, он и так все чувствовал.

Наревевшись от души я встала и пошла в санузел, там умылась, намочила маленькое полотенце, вернулась в стационар и вытерла им Диму.

— Прости, за то, что подмочила тебя.

— Тебе не за что извиняться, жучок, — сказал Дима очень ласково, — ложись назад, мне без тебя холодно.

Я улыбнулась и легла назад.

— Может быть я когда-нибудь расскажу тебе обо всем этом подробнее, но не сейчас. Короче я очень хотела нормальной жизни. Был один момент, когда выяснилось, что я вообще ничего о жизни не знаю, что я дикая, потому что мною никто не занимался. Я вообще ни с кем не разговаривала, даже в школе. Я знаю, что в это сложно поверить, но так и было. Я в тринадцать лет узнала, что такое секс, когда многие мои сверстницы им уже занимались. И то узнала от Олега, он для меня в тринадцать лет мир открыл. Если бы не Олег я вообще не знаю, что бы со мной было. Маме было на меня глубоко наплевать, а Гога видел во мне маленькую девочку, и не замечал, что я расту. И он был грузином, у них там другие понятия обо всем этом, там девочками занимаются женщины. У него даже мысли не было о том, что я дикая, что мама со мной вообще ни о чем не разговаривает, пока Олег ему об этом не сказал, он вообще меня называл Маугли. Короче, когда выяснилось, что родители не знают что со мной делать, и не смогут дать мне нормальной жизни Олег предложил меня к себе забрать. По сути они, Олег с женой, меня удочерили. Отца у меня не было, а маме организовали свидетельство о смерти. Так я попала к Олеже.

— И он заставил тебя в гараже помогать?

— Нет, что ты, он вообще никогда и ничего не заставлял меня делать. Врачом я стала по собственному желанию. У меня было два замечательных отца, и обоих из-за меня убили.

— Олежу тоже убили?!

— Всех убили. Мы были у него на даче, у Гоги был день рождения. Были Олег, его жена и дочь со своим парнем, и я с Гогой и мамой. Всех убили, даже деда, который жил там круглый год и следил за домом. Даже соседскую собаку, потому что разлаялась не вовремя.

— Только не плачь снова, пожалуйста, пожалей старика. Я еще раз это не переживу, у меня сердце остановится. С меня лучше еще раз расплавленную кожу снять, но только не твои слезы.

— Какие вы мужики нежные, уже и слезу не пустишь, — сказала я с улыбкой. — Олег тоже не знал что делать, когда тетя Марина или Наташка плакали, это его жена и дочь. Говорил, что лучше десять ампутаций без анестезии проведет, но только не женские слезы.

— Потому что женщины не должны плакать, жучок. Мужчины должны делать все, лишь бы женщины не плакали.

Я улыбнулась и бездумно поцеловала Диму в грудь.

— Я больше не буду так делать, — тут же осеклась я.