Катя Саргаева - Полет на Плутон

— Здесь находятся мозги всей системы, — сказал Борский, — нужно перепрограммировать дверь и открыть ее, ты сможешь?

— А ваши айтишники?

— Один уехал на три дня, у него дочь родила, и я его отпустил, второй в отпуске. Так что, сможешь?

— Надо посмотреть, но нет ничего невозможного, — сказала я, садясь за компьютер.

— Рита, послушай меня, это очень важно. Внизу, на восьмом этаже произошла авария в электростанции, видимо поэтому и конвектомат переклинило. Система подачи воздуха накрылась, понимаешь меня? Там Гулливер, но он один не справится, все остальные техники здесь, еще сюда уже едет специальная бригада аварийки. Рита, нужно открыть дверь любой ценой, ты меня понимаешь?

— Да. Сколько у меня времени?

— Максимум час, там пожар, его пытаются потушить.

— Но он съедает кислород, я поняла. Не отвлекайте меня, даже если будут звать к Роме, он все равно умрет в течение этого часа.

Я повернулась к компьютеру и выключила все свои органы чувств, оставив лишь зрение. Это состояние помогало мне работать наиболее продуктивно. Когда мы с Борей соревновались в том кто круче, мы устраивали себе и такие состязания — на время, и время это было очень ограниченным. Что бы ни происходило вокруг, я этого не воспринимала, я могла слышать голоса на заднем плане, но не понимала их сути. Сейчас я слышала, что Борский что-то говорит, но не обращала на него внимания. Я следила за временем по часам стоящим на столе. Прошло двадцать шесть минут. Я уже нашла как поменять настройки и пыталась перепрограммировать команды. Оставалось совсем чуть-чуть.

— Илья Николаевич, мне нужны коды для перепрограммирования.

— Да я тебе битых полчаса пытаюсь всучить их, — сказал Борский, протягивая мне бумагу, на которой были от руки написаны коды. Я внесла цифры, и Борский тут же порвал бумажку в мелкие клочья, — так значит получается?

— Да. Ваша бригада аварийки еще далеко?

— Они уже десять минут как стоят наготове возле двери лифта.

— Вы так во мне уверены?

— Внимание! Дверь открыта. Дверь закроется через восемьдесят девять дней, двадцать два часа и двадцать шесть минут, — услышали мы голос из громкоговорителя.

— Да Рита, уверен.

— Что с Ромой?

— Умер.

— Внизу есть пострадавшие? — спросила я, когда мы выходили из комнаты Борского.

— Только Гулливер, на момент аварии он один был в помещении, потом другие работники пришли на подмогу, пожар долго тушили, но больше никто не пострадал.

Мы с Борским подошли к лифту, бригада аварийки уже была на восьмом этаже и устраняла последствия аварии. Ожидая лифт я опомнилась, что мы с Борским вдвоем, без охраны.

— Мне подождать охранника? — спросила я.

— Поехали, внизу тебя кто-нибудь заберет.

Когда дверь лифта открылась на четвертом этаже мы не увидели там охранника, хотя на каждом этаже кто-то постоянно должен дежурить. Борский ехал на восьмой этаж, и с ним я была транзитом. Я стояла в нерешительности и ждала указаний. Борский коснулся пальцем гарнитуры в ухе.

— Где охрана на четвертом?! — крикнул он, — ладно, отбой. Рита, иди сама в медблок.

Я молча вышла из лифта и двинулась вперед.

— Не обмани моего доверия, — крикнул мне в след Борский.

Я остановилась и повернулась к нему.

— Если бы я хотела сбежать, то не старалась бы перепрограммировать дверь, чтобы открыть ее. Мне больше некуда бежать, меня никто не ждет, вы всех убили. Да, теперь я знаю, как отключить лазерный забор. Передайте это айтишнику когда вернется. Пусть защиту туда поставит.

Я развернулась и пошла в медблок. В приемной сидел Антон.

— Ты одна? — спросил он, — где твое сопровождение?

— Убила, — Антон выкатил на меня глаза, — да шучу! С Борским на лифте спустилась, он меня одну отпустил, а сам на восьмой поехал. Позвони ему, спроси, если не веришь.

Антон вышел из медблока, а я пошла в стационар, там сидел Витя, а Дима лежал на кушетке, которая была переведена в полусидячее положение.

— Привет жучок, я к тебе в гости решил зайти, а тебя и нету. Вот так буду умирать, а с тобой и не попрощаться.

— Ты даже при смерти шутить будешь?

— А как же? Без шутки и умирать скучно.

— Ладно, давай посмотрим, с чем ты ко мне в гости пожаловал.

Левое плечо Димы от ключицы и почти до локтя с передней стороны было покрыто обширным ожогом третьей степени. Я надела перчатки и осмотрела рану.

— Чем тебя обожгло?

— Паром. Трансформатор загорелся, а рядом трубопровод под давлением. Рванул и как раз в меня. Жить-то буду?

— А куда же ты денешься? На моем столе умирают только обреченные. Это хорошо, что тебя обожгло паром, а не огнем, рана не будет глубокой. Сейчас расскажу, что я делаю и буду делать дальше. Я поставила тебе катетер в вену, и ввожу морфий, для обезболивания, потом разрежу твою рубаху, чтобы получить полный доступ к ране и сниму ее, хорошо?

— Ты же знаешь, я люблю перед тобой заголяться, — с улыбкой сказал он, — а дальше что? Врачи никогда не рассказывают что делают, а ведь интересно же.

— А дальше нужно будет удалить мертвые участки кожи и материи от рубахи. Сразу скажу, будет адски больно.

— Злая ты. Глеб вот всегда говорит, что будет не больно.

— Я не злая, я честная.

Я разрезала на Диме рубаху, и вырезала круг вокруг ожога, так как ткань рубахи расплавилась от высокой температуры и приварилась к коже. Все плечо представляло собой месиво из расплавленной кожи и ткани рубахи. Витя невольно отвернулся.

— Ничего шашлычок, да? Есть хочешь, жучок?

— Дима, я знаю, что тебе очень больно, и несмотря на то что обезболивающие здесь не очень помогут я тебе сейчас еще одну дозу морфия вкачу, но больше нельзя, а то сердце остановится. И только поэтому ты можешь шутить сколько влезет, даже похабно, если тебе так легче, сейчас я тебе все прощу.

— Правда? Тогда иди ко мне, я тебя поцелую, а то потом буду кричать от боли, и могу даже описаться, — сказал Дима, притянув меня к себе за талию правой рукой.

Я не растерялась, и решила, что это ему уже двойная доза морфия в голову ударила. Неожиданно для самой себя я наклонилась к Диме и коротко поцеловала его в губы. Зачем я это сделала я и сама объяснить не смогу. Дима лежал не шевелясь. Он мне не ответил, так как не успел среагировать.

— Витя, ты тоже это видел, или у меня уже галлюцинации пошли?

— Видел, так что если умрешь, то счастливым.

Я начала снимать омертвелые слои кожи. Дима лежал закрыв глаза, время от времени из него вырывались глухие стоны, правой рукой он вцепился в край койки. На самом деле это ужасный процесс, крайне болезненный и неприятный для выполняющего процедуру. Тут у любого, даже самого бессердечного сдадут нервы. Спустя некоторое время Витя не выдержал и вышел из стационара.