Владимир Лизичев - Москва — Маньпупунёр. Том II

Пока Гаврилов писал, пока фотографировал, министерский совсем поплохел, он и до того уже ничего не соображал, ибо имея хоть искру сознания, разве допустил бы такое. Венчал отправленный текст, где стояли реквизиты больницы и ФИО «патриотов» прикреплённый файл с фото троицы крупным планом, на котором двое были с широко раскрытыми глазами, а третий смотрел одним, прищуренным, будто целился. Поскольку почти все послание было напечатано с АшиПками, а в матерных словах стояли, как положено точки («Мы же интеллигенция, как-никак!»), машина, подумав некоторое время все проглотила.

Автомат подтвердил, что послание отправлено и принято. За это выпили. То, что по тексту письма кроме — мы на посту — «б…ь», «что, Вы там не бздите», было и ещё кое-что, узнали к 12.00 следующего дня, чему, практически не расстроились, поскольку уже с 9.30 утра накатили на старые дрожжи.

Юрий Терентьевич с одним глазом, второй заплыл с перепою, долго, минуты три, сопротивлялся, но, в конце концов, сдался и через час опять был готов (эх, не те пошли кадры, не на кого руководству ведомств опереться).

Ровно в 11.50 Главврач больницы получил из министерства текст и фото послания, а также первый посыл, к улучшению работы с кадрами. Уже через три минуты по звуку песни — «Врагу не сдаётся наш лечащий врач, по крайней он не пропускает!» он обнаружил эскулапов — мерзавцев на третьем этаже лечебного корпуса, дверь пришлось снести. Герои отечественного здравоохранения забаррикадировались и не сдавались до последнего. Даже связанные продолжали героически петь.

Теперь уже ржали не только в больнице, но и в Минздраве и в соцразвитие и ещё во многих местах. Желающие могут до сих пор найти этот материал в Ю-Тубе через поисковик, под заголовком — «Письмо московских казаков турецкому Минздраву». Почему казаков, так больничка и была в честь первого её руководителя М. Казакова (Михаэль Баланта) названа.

К сожалению, одним весельем дело не ограничилось, если своего министерского, после визита к руководителю департамента, тоже некстати рассмеявшемуся, после традиционного — «Я всегда, а затем, никогда больше…», не уволили, но понизили в должности и окладе.

Главврача Казакова, ввиду непродолжительного нахождения в должности, предупредили о неполном… То Меркулыча и Гаврилу не пощадили и с позором выгнали, а если задуматься за что? Ведь, недаром же говорится — «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», может лучше бы воров в законе, да казнокрадов ловили и на реконструкцию канала Волга-Дон к примеру.

Говорят, царь, да и сам Сталин были к этим слабостям добрее (царю — «Третий день пью Ваше здоровье» — «Пора бы и перестать»). И у вождя народов — о зелёном змие, преследующем министра угольной промышленности Советского Союза — вождь отмёл — «Засядько свою меру знает!».

В палате №3/3 не только стало теплее, сменился и контингент болезных и выздоравливающих. Выписали Кирилла Мефодиевича Мармеладова, экс-актёра, толи Саратовского, толи Сызранского драматического театра, как вылеченного от «белочки». Но он обещал вскоре вернуться — «Мои инши сини ридненьки як ви тут без маво пригляду? Я повернуся до Бога, я повернуся». Несомненно, он так и не вышел из образа гоголевского пана Головы, сыгранного ещё на заре карьеры. Одно слово — «шизик», он и есть.

Носителя мелких чертей на лысине — Сергея Сердюкова, другого шизофреника, по его просьбе перевели в другую палату, после того как его отшлёпал в очередной раз заботливый и добрый самаритянин Мармеладов, но и там у него что-то не сложилось.

Геннадия Вячеславовича Четвертакова, за которого дважды ходатайствовали «уполномоченные товарищи-господа» выписали, но только после того, как получил в середине июня право подписи новый главврач больницы. Немо «ушли», как помнится в самом начале июля.

Оставался пятый обитатель палаты, которого под шумок отправили, снабдив довольно пухлым делом — медкартой лечиться, или долечиваться амбулаторно, под наблюдение невролога районной поликлиники по месту проживания, случилось это уже в сентябре, в самый комиссионный разгар, когда все искали самого ценного работника РЖД или Метрополитена — стрелочника.

Но старому, как мы знаем по опыту и в теории, всегда на смену приходит новое. В палате появились новые страдальцы, но сначала коротко о некоторых нововведениях. Двери поменяли, и они больше на ночь не запирались, это после громкого скандала, в связи с гибелью 23 человек в какой-то богадельне в Приморье (а затем и подобного в Воронеже). Кровати металлические заменили — на деревянные, и убрали ремни свивальники. Полосатые одеяла заменили нейтральными — в цветочек.

Таблетки и пилюли теперь не раздавали, как раньше из стеклянных полуторалитровых банок, а разносили на подносах в разноцветных пластиковых стаканчиках, каждому свои. Поскольку были жалобы, наварили по палатам с десяток дополнительных батарей и радиаторов, лет десять, чего не делали — продули систему отопления, спустив воздух.

Что казалось совсем уж фантастикой, поговаривали о возможном скором совмещении в одном корпусе мужских и женских палат, как практикуют в передовых Европах, на что баба Клава (Клавдия Никитишна), случайно услышав разговор в приёмной главврача, перекрестившись, молвила — Срам то какой, тьфу! В отличие от министерских лоботрясов, она трезво оценивала последствия своей и чужой деятельности, профессия заставила.

Среди санитаров и врачей провели беседы на предмет того, что больные шизофренией тоже люди, ну почти как женщины (тёщи здесь не причём), и их надо лечить, прежде всего, вниманием и заботой, а уж потом таблетками и процедурами. Все согласились, продержались аж два дня, до первого обосравшегося в столовой и попытки нассать мимо очка в мужском туалете.

На этом оздоровительно-профилактические мероприятия, по устранению недостатков, выявленных в ходе работы комплексной комиссии министерства, были завершены. Словом, изменения были, но толку мало, так что особого энтузазизьма, на этой почве ждать не приходилось.

Новый, взамен Гаврилова, лечащий — тихий и скромный очкарик, в недавнем прошлом выпускник медвуза, попал сюда исключительно по причине того, что в резюме было указано категоричное — не пью, вообще. Санитара не могли найти почти три месяца, пока кадровики не откопали какого-то переселенца с Молдавии, тот согласился на время, пока не найдёт другую работу, больных он откровенно побаивался, что сразу же стало предметом нескольких розыгрышей и шуток со стороны ветеранов синехалатников (совсем забыл, халаты поменяли, у всех стали салатные).

Совсем недавно в 3 палате на третьем этаже появился художник по иконам, направленный на комиссию органами правопорядка, прямо из-под следствия в деле о подделках и хищении икон, когда-то раньше уже проходивший здесь же курс лечения от алкогольного делирия, белой горячки.