Владимир Лизичев - Москва — Маньпупунёр. Том I

Это был час разговоров об удаче, воспоминаний о прошлой жизни и былых подвигах. Жестокие негласные и гласные правила, поддерживаемые хорошими зуботычинами, их бесплатно раздавали тем, кто не понял с первого раза, запрещали в данной среде самодеятельность. Наиболее интересные повествования приходились на то благодатное время, когда вожаки — паханы давали иногда слово новеньким бичам, милостиво принятым и прописанным, плохо пахнущим, коллективом поисковиков.

С момента последнего закрытия свалки прошло почти два года и контингент, то есть численность семей-групп практически уменьшилась втрое, остались те, что называется — прикипели.

Одна из таких групп расположилась у костерка в 40—50 метрах от будки-вагончика администрации неизвестного назначения. Высокий шест на крыше, увенчанный мощной лампой, раскачивался на ветру, отчего большой эллипс света вокруг будки все время перемешался, пугая многочисленных крыс и кошек.

Здоровенный пёс, присутствующий на участке в единственном числе и призванный обеспечить безопасность хозяина, то есть вовремя предупредить лаем, сидел на цепи, прикреплённой к обитым железом 9 метровым полозьям этого сооружения, на которых его сюда и затащили. Умные глаза чёрной как смоль собаки, помеси ньюфаундленда и лабрадора, смотрели вдаль с тоской и печалью. Он грустил о тех временах, когда носился по двору с детьми своего первого хозяина, взявшего его ещё крохотным щенком, когда женщина расчёсывала его металлической щёткой, набирая ведро шерсти — на носки. Встряхивая огромной головой, толстая цепь гремела, опять замирал, втягивая в себя соблазнительные запахи другой жизни, далёкие и недоступные.

К вони, вокруг себя он давно привык, как и люди, после 2—3 суток пребывания на законсервированном полигоне.

В процессе гниения мусора выделяется смесь различных газов, она образуется в недрах этой горы мусора и выводится по трубам на поверхность через вентиляционные шахты. Одна такая, укрытая красной крышкой, торчала из земли на метр, неподалёку.

Обитатели хоз. блока, судя по свету в окне и мерцанию TV, тоже не спали, но на разведённый неподалёку костёр, как уже было отмечено (запрещено, под страхом лишения дорогущей «лицензии»), никак не отреагировали. Из чего догадливый читатель вполне может сделать вывод о том, что коррупция разъела общество не только сверху, но и снизу!

Страшно подумать, что и слева и справа.

Члены «семьи» сидели кружком, кто на чем, в добротном кожаном кресле вожак, с ним человек двенадцать — пятнадцать. Только что закончилось коротким, но ёмким для присутствующих — Всё «бля…» подведение итогов трудовых будней по разведке и поиску полезных ископаемых и ещё не закопанных, не утрамбованных (интересовались в первую очередь драгметаллами, утерянными хозяевами в домашней утвари, бытовых изделиях или присутствующими в электронике).

Среди постоянных, «проверенных» временем обитателей городской клоаки ходила байка, не байка, кто его знает, будто один счастливчик здесь в сытые годы толи медаль, толи орден дорогущий нашёл — За взятие Измаила.

Вблизи было почти тихо, немногочисленная ночная техника работала на дальних участках. Изредка, оттуда вспыхивали лучи света, бившие вверх до самых облаков, и опускались вниз, пропадая из виду.

Четыре женщины наравне с мужиками пили самодельную бурду, коллектив отмечал праздник. Недаром народная мудрость гласит — дуракам везёт. Новенький — член крепкой семьи под ником — «нигринские», именованный так каким-то чудаком шутником по названию известного золотоносного рудника в Сибири, сдуру наткнулся на тройку серебряных рублей, почерневших монет периода начала сталинских реформ, запрятанных в неприметный кармашек из красного бархата внутри кофра под альтовую скрипку, которую удалось обнаружить среди неглубокого раскопа мусора.

Собственно благодаря близорукости недоделанного, бывшего преподавателя детской музыкальной школы, похоронившего недавно жену, одинокого и быстро опустившегося, неконфликтного и потому принятого на правах испытательного срока в бригаду и организовался праздник.

Сняв сильных диоптрий очки в роговой оправе, с основательно поцарапанными толстыми стёклами он, вынув старую скрипку, буквально носом исследовал обшивку грязного кофра.

Найденные инструмент, с дырой, размером с пятак в деке и сколом на грифе, потрескавшимся лаком, и пачканый-перепачканный помятый из кожзаменителя кофр и три рубля, на продажу в сумме около 3600 рублей, на самом деле ценности не представляли. Важна была честность бича, не подвёл, не спрятал от товарищей до поры.

Других здесь сурово наказывали в назидание. Ходила байка страшилка о том, что на заре, когда ещё не было великолепия высокого холма, а высота мусора была не выше деревьев, одному жлобу отрубили топором руку. По указу Большого босса заставили её сварить и съесть всем членам бригады заготовителей, которую к тому ж, затем выгнали с объекта — Закрытое акционерное общество — «Московский городской мусорный полигон „Сабарьево“».

Правда это или нет, никто из старателей не знал, но и проверять не хотелось. Нынешним большим «папой» был жестокий упырь, бывший мент по слухам. Шёпотом называли «мусора» между собой — Арабом, что предполагали и интерпретировали, как принадлежность к восточным или азиатам, которых было немало среди «рабов», а нет, как водится хуже господина, чем из своих.

Приобщившись к дурно пахнущему «нектару» и почти сразу захмелев, «герой дня» бывший педагог осмелев, испросил «папу» сыграть на скрипке для соплеменников.

Какой же праздник без концерта — Даёшь «курльтур-мультур» в массы. Но первым, entrée, для «разугреву» решено было послушать выступление известного таланта Портянку (Портнова по прежней жизни). Он для проформы долго ломался, его упрашивали, не барин, давай. И только вслед за порцией приглашающих зрительских хлопков, наконец, прихватив небольшой таз и две проволоки по 20 см. длинной, выскочил на середину и пустился, вприсядку, вокруг костра, умудряясь отбивать бешеный ритм лезгинки, на скаку. Вскакивал, опять приседал.

Плясал он, и барабанил по тазу на загляденье здорово. Затем, кругов через 6—7 и вовсе отбросив таз в сторону, приложил палец к щеке и, переминаясь, с ноги на ногу, запел частушки, качая по-бабьи головой.