Илона Вандич - О чем мы никому не расскажем

И тут нестерпимо ярко сверкнула молния. Я инстинктивно прикрыл глаза.

Потом осторожно открыл их снова. В горящем квадрате белого света, начинающемся прямо от моих ног, стояла сутулая остро пахнущая фигура.

— Старина Кейл!

Кейл шумно втянул носом воздух.

— Я же говорил — они боятся алкоголя, — хмыкнул он.

— Сжечь, — напорствовал Кейл. — Они отлично горят! Казалось бы, бетон и железо, а горит на ура. Как кипа бумаги!

Я немедленно представил себе великолепный сорокасемиэтажный пожар — адские создания, сгорающие в грандиозном адском огне! О, это было бы зрелище!

Старина Кейл, в моем банном халате, восседал на моем стуле и благоухал моим шампунем. Ребекка заставила его три раза стоять под душем, отмывая длинные седые патлы и лохматую, как у гнома, отросшую бороду. Стричься и бриться по ее просьбе Кейл категорически отказался. Ребекка же отомстила ему тем, что спустила в мусорный бак всю заскорузлую от грязи Кейлову одежду и выдала ему свои голубые девичьи тренинги — мои штаны висели на худом старике мешком.

— Взорвать, — горячился Кейл, — к чертовой бабушке! Жителей, понятное дело, выселить куда-нибудь. — А потом гору тротила — и бабах, весь ненавистный пипидом взлетит к небесам! Я с сожалением вздохнул. Ребекка поморщилась.

— Все это ужасно сложно, Кейл, — отвратительно взрослым тоном сказал я ему. — Понимаешь, у нас договора. Юридические соглашения. И если я их взорву вместе с пипидомом — мне крышка. И Роджерсену. Да что мы — тысячи людей останутся без крыши над головой. Неверной, опасной, страшной, но все-таки крыши.

— Вас без пяти минут сожрали, мистер Стефан. А ты, как дурак, покрываешь этих чертовых проглотов. Так мы их называем, — пояснил Кейл. — Черт его знает, что они такое.

— Пришельцы, — Ребекка расширила глаза. — Или хтонические чудовища из недр Земли.

— Дьявольское отродье, — буркнул Кейл. — Древнеиндийские боги, порешившие прикончить людской род. Или что-то вроде того.

— Да шут с ним, какая разница, — встрял я. — Главное — придумать, как с ними бороться.

И тут Ребекка вдруг начала хохотать. Сначала я решил, что это она от стресса, но девушка хохотала так заразительно, что мы с Кейлом не выдержали и тоже начали хрюкать, как две буйные свиньи. А когда она отсмеялась, то произнесла парочку фраз, и после этого мы все втроем ухохатывались еще битый час, вытирая слезы и не в силах остановиться.

— А чего? Может, и сработает, — задыхаясь и всхлипывая, произнес Кейл. — Я бы от такого точно сдох.

На следующий день мы с Ребеккой оба сказались больными. Честно говоря, после пережитого ужаса я предпочел бы валяться в кровати, но времени расслабляться никак не оставалось. Мы честно разделили обязанности: я направился в супермаркет, Ребекка порулила в знакомый ей магазин индийских пряностей, а хорошенько надравшийся с утра Кейл с запасным бутылем водки в руках смело отправился на разведку. «Не боись», — сказал Кейл в дверях. — «Я вернусь к вечеру. А если не вернусь — вы знаете, что делать.»

— Ну и вечеринку вы закатываете, мистер! — покосился на мою коляску кассир в супермаркете. А я сгорал со стыда — коляска доверху была забита самым дешевым и низкопробным спиртным, какое только нашлось, в самых огромных и уродливых эконом-упаковках. Была там водка, текила, виски, питьевой спирт — чем выше градус, тем лучше! По настоянию Кейла я добавил еще пару ящиков самого дешевого и пенящегося пива. И вернувшись, и выгрузив из багажника всю эту отраву, я немедленно отправился в следующий супермаркет. А потом еще и в третий.

Ребекка же притарабанила целый багажник тряпичных мешков, пахнущих, по моему мнению, нечищеной уборной на бомбейском рынке. «Самые крепкие, что есть.» — похвасталась она. Правда, они не знают, что такое кижме и акурма. Но мне надавали еще всякого», — и она начала перечислять названия, звучащие как санскритские заклинания. «Я просила против домовых чертей», — засмеялась она.

— Мы им сделали годовую выручку, — вздохнул я, пробежав глазами ее счет. Счастье еще, что Ребекка не видела моих счетов.

Совсем уже ночью вернулся Кейл, шатаясь, впрочем, утверждая, что он «удручающе трезв».

— Мне пришлось прождать до вечера, — пыхнув перегаром, сообщил он. — Кто бы знал, что они открываются только в темноте?! К тому же, меня в очередной раз чуть не сожрали. А все потому, что я чист, как стакан из посудомойки! Чтоб они подавились, адские твари! Я плеснул им в рожу полпузыря.

— Значит, мы сможем выйти на дело только завтра вечером, — заключил я изо всей его тирады. Старик кивнул.

— Как жаль, что нельзя вызвать «Охотников за привидениями», — с сожалением сказала Ребекка.

День тянулся бесконечно. Роджерсен не давал мне прохлаждаться, еще с утра вызвав меня в контору — намечался визит крупных застройщиков. А я все никак не мог сосредоточится на работе, находясь в какой-то прострации. В голове крутилось и бухало огромное мельничное колесо: а что? а как? а если?

Не каждый же день выходишь на смертельный бой с неизвестной природы жуткими созданиями. И, положа руку на сердце, не каждый день уничтожаешь дело рук своих, свою Американскую Мечту, золотоносную птицу в клетке, обернувшуюся подлой сиреной. Роджерсену я так и не сказал ни слова, сначала все никак не мог начать разговор, а потом махнул рукой — все равно завтра сам обо всём узнает.

Таким образом, в шесть часов вечера к пипидому номер двадцать шесть подъехал черный «Крайслер». «Крайслер» был битком набитый звенящими бутылками и зловонными мягкими мешками, и три тени в черных масках стали сосредоточенно выгружать ящики и коробки. Варианты с вертолетом и подъемным краном нам сразу пришлось отмести из-за дороговизны и привлечения чрезмерного внимания, поэтому содержимое Крайслера самым ненадежным на свете образом отправлялось на пипидомовском лифте на сорок седьмой этаж. И доехало на удивление благополучно. Наверху дежурила, разгружая лифт, Толстая Пэт с неизменным термосом вонючего кофе наготове.

Вы когда-нибудь взбирались по лестнице на сорок седьмой этаж? И не пробуйте, не советую. Ад и пламя, седьмой круг с четвертью. Я сдавался восемь раз. Я убеждал Ребекку все бросить. Я доказывал Кейлу, что и на лестнице нас могут премиленько слопать, вот сейчас, за этим поворотом или еще этажом выше.

Но эта упрямая парочка была неумолима, а я тащился у них на хвосте, как мешок с тем самым, что мы только что удачно отослали наверх.

А потом я отдувался, как альпинист-марафонец, и мы стояли у окна пожарной лестницы, и ждали, глядя в близкое небо, и время до полной темноты тянулось, как лакричная жевательная резинка, наматывая минуты на километры. И, наконец, Кейл торжественно произнес: