Мишель Демют - Планета семи масок

Когда вырастешь большая, говорил он. Сегодня мне исполнилось шестнадцать — значит, я уже большая, и утром я начала эти записи.

Отец и сам много писал. Он рассказал, как пришли пузыри, и каким был мир прежде. Я-то ничего об этом не знала, только то, что рассказывал отец. Я родилась сразу после того, как появились пузыри.

Отец рассказывал, что много людей умерло в первые же дни, очень, очень много, пока наконец все не поняли, что бороться с пузырями невозможно, что если не хочешь умереть или стать Другим, то единственное спасение — не выходить на улицу.

Мой отец понял это сразу, поэтому мы все уцелели. Он говорил мне, что раньше это было бы невозможно — совсем не выходить из дому, люди умерли бы с голоду. Тогда мясо не росло в чанах, а овощи в бочках, и не было слуг, которые все делали. Оказывается, в прежние времена люди всем занимались сами, они сажали овощи в землю и выращивали животных, чтобы было мясо.

Вот смешно, а я даже не знала, что такое животные. Отец мне объяснил и показал картинки в старых книгах. Какие они чудные! Даже не верится, что такие бывают.

Сегодня утром я пошла в библиотеку, посмотреть старые книги, но теперь, когда отца больше нет и некому объяснять, многое мне непонятно.

Вот например, мне попалась картинка с женщиной, очень похожей на Другую, что приходила вчера под окно. У нее тоже много-много длинных, извивающихся рук. Под картинкой написано: «Богиня Кали». Значит, в те далекие времена уже были Другие? Но отец говорил, что люди становятся Другими из-за пузырей. А ведь раньше пузырей не было.

Не могу видеть Других. Меня начинает бить дрожь, особенно когда они подходят к окну, как та, вчера. Она часто сюда приходит. Вроде бы хочет мне что-то сказать: я вижу, как шевелятся ее губы.

«Странно, — говорил отец, — мы куда больше боимся Других, которые в общем-то не опасны, чем пузырей. Наверное, это оттого, что Другие вызывают у нас отвращение и ужас, а в пузырях есть почти совершенная красота». И правда, пузыри такие красивые. Я часто смотрю, как они летают над улицей. Они блестят и переливаются, совсем как мыльные пузыри, которые мне так нравилось выдувать, когда я была совсем маленькая. Только они гораздо больше и очень твердые, такие твердые, что их невозможно разбить.

Но они лопаются сами, столкнувшись с человеком, и тогда человек умирает.

Один раз я сама это видела, еще при отце. Какой-то мужчина бежал по улице. Он бежал изо всех сил, широко открыв рот. Наверное, кричал, но мне не было слышно. А за ним летел огромный пузырь. Быстро летел, очень быстро. Вот он догнал мужчину и лопнул, ударившись об его голову. Мужчину окутало пеной, отливающей всеми цветами радуги.

Я страшно закричала, примчался отец. Он прижал мою голову к своей груди и все повторял: «Не смотри, детка, не бойся». Он держал меня очень крепко, а когда отпустил, и я снова посмотрела в окно, там уже ничего не было, только большая лужа, такая же блестящая и переливающаяся, как пузыри. Отец сказал: «Он умер, бедняга, растворился в одно мгновение. Для него это лучше, чем стать Другим». Конечно, отец был прав, как всегда, но порой я думаю: неужели правда, лучше умереть, чем стать Другим — ведь мне совсем не хочется умирать.

Но Другие так ужасны!

Кормилица с утра не отстает от меня. Все спрашивает, не нужно ли мне чего-нибудь. Ох, как она меня иногда раздражает, просто бесит! Я послала ее в подвал за яблоками, а когда она вернулась, просто выгнала из комнаты.

Если бы здесь был отец! Вот уже три года я совсем одна. Я знаю, что прошло три года, потому что отмечаю на календаре, как раньше отец. Он иногда говорил: сам не знаю, зачем я все еще это делаю. И добавлял: наверное, потому, что всем нам так дорого прошлое. Но я-то не знаю прошлого. Я отмечаю дни, потому что так делал отец, и тогда мне кажется, что он все еще со мной.

Я знаю только такой мир — с пузырями, с пустыми улицами, по которым ходят только Другие.

Отец столько рассказывал мне о прежнем мире, и мне так хочется, чтобы все это вернулось. Чтобы можно было выходить на улицу и видеть людей, а не Других. И еще отец говорил, что там, где кончается город, растет зеленая трава, и деревья, и цветы, и где-то в заповедниках живут всякие животные.

Я видела все это на картинках в старых книгах и на экране у нас дома, но отец говорил: это совсем не то.

Знаешь, как чудесно, говорил он, когда солнце греет твою кожу или капли дождя падают на лицо. Я часто вижу, как дождь стучит в стекло. Интересно, неужели это так приятно, когда капли падают тебе на лицо? А еще, оказывается, где-то есть море, много-много воды, и вся она соленая. И люди плавают в ней, как я — в бассейне у нас в подвале. Наверное, мне понравилось бы плавать в море.

Отец верил, что я еще увижу прежний мир. Я сам, может быть, не доживу, говорил он, но ты — обязательно. Оказывается, много людей трудятся, ищут средство, чтобы уничтожить пузыри. Отец был уверен, что когда-нибудь они непременно найдут. Но я жду уже так долго, а вокруг все то же — на улице только пузыри да Другие, а я заперта в доме.

Мне так тоскливо, и так не хватает отца. Если бы он остался со мной! Есть слуги и кормилица, но иногда они так меня раздражают! Конечно, они ведь не люди. Отец называл их роботами. Какое смешное слово! Он рассказал мне, что раньше слуг не было. То есть слугами называли людей, которые работали на других.

Как это странно! Но отец все знал. Он прочел много старых книг и мог часами говорить о прежних временах. Я теперь тоже пытаюсь читать эти книги, но там много непонятного. Что, например, такое «влюблен» или «ехал в метро»? Был бы здесь отец, он бы мне объяснил.

Я была в маминой комнате. Открыла все шкафы, на меня повеяло слабым запахом духов. Сперва я не решилась ничего трогать. Мне все казалось, что мама стоит за моей спиной и смотрит пустыми глазами. Было так страшно. Но потом я набралась храбрости — взяла одно платье. Оно такое мягкое и приятное на ощупь, зеленое, как те бусы, что лежат в мамином ларце с украшениями.

Я надела его. Наверное, я очень выросла: оно мне оказалось впору. Посмотрелась в зеркало. Красиво… Зеленый цвет платья оттенял мои глаза, они блестели, совсем как мамины бусы.

Должно быть, я красивая, ведь я похожа на маму, а отец всегда говорил, что мама очень красивая. Еще он говорил, что наши волосы — как спелая пшеница под летним солнцем. Не знаю, что это такое — спелая пшеница под летним солнцем, но у отца был такой мечтательный вид, когда он это говорил, наверно что-то красивое.

Волосы у меня очень длинные, я могу закутаться в них, как в плащ. Оказывается, в прежние времена женщины иногда подстригали волосы коротко, выше ушей, совсем как отец. Вот смешные — хотели быть похожими на отца. Нет, мама все-таки была гораздо красивее. Но я больше любила отца, ох, как я любила его!