Михаил Харитонов - Золотой ключ, или Похождения Буратины

– Что ещё, проблядь невъебеннорылая? Что вам всем надо, Мать твою Дочь, высируха пердолевая?! – закричал кролик, отрываясь от писанины и яростного угрызания длинной морквы, видом своим напоминающей слоновий хер.

Кролик был взбешён. Он не выспался, брезентовый полог палатки не пропускал воздуха, морква была горькой, а кляуза не вытанцовывалась. Всё это доводило его до белого каления. Впрочем, если уж честно, белое каление было его обычным состоянием – за исключением ситуаций, когда требовалось быстро принимать важные решения. В таких ситуациях Роджер поражал собранностью и хладнокровием. Что не препятствовало ему через пару минут кататься по земле и брызгать слюной из-за какого-нибудь пустяка.

Ещё он любил ругаться по любому поводу и без такового. Когда ему не хватало обычного бранного словаря, он изобретал новые слова. Точнее, они сами сыпались из него.

Ящерка всё это отлично знала и реагировала соответственно.

– Вторая полубригада откапывает что-то странное, – сказала она, вполне сознательно нарываясь на начальственный гнев. Она знала, что Роджеру надо дать проораться.

Гнев не замедлил воспоследовать.

– Что значит странное? Ты нормальным языком говорить можешь, джигурда хитровывернутая, опроушина ятрыжчатая?! – кролик запустил в пупицу огрызком морквы. Та ловко поймала лакомство пастью и с удовольствием схрумкала. Кролик того не заметил: он орал, и это занятие поглощало всё его внимание.

– Сколько раз, сколько! Сколько я говорил: описывать ситуацию безоценочно, непроёба дрислопучая? Чтоб тебя изблямудохало и растащило на стопиццот мелких поёбышей! Ты вообще чего себе думаешь, залепёрдыша тебе в пропердь? Ты вообще думаешь чем-то, носопиздь кощурая? Что-то стра-а-анное, – передразнил он её, показав сизый слюнявый язык. – Странное! Сраное! Сраное, бля! Ты можешь конкретно сказать, пседренючка спускощавая, что именно нашли? Кто нашёл? Зачем, блядь, нашли? Хули ваще?! Конкретно, бля, Мать твою Дочь в семь рваных срак и гозмана в чапельник, ебатый самчиной с большой причиной, скобейда неполовозбужденная!

Кровь у ящерицы была холодной, а к затейливой брани Веслоу она давно привыкла. Тем не менее она сделала вид, что испугалась: Роджера это обычно приводило в чувство. Поэтому она меленько затряслась, присела и выпустила тонкую струйку мочи.

– Ладно-ладно, – буркнул Веслоу, морща розовый носик, – не ссысь мне тут. Ненавижу тупняк, а все тупят как подорванные. Что у вас?

– Судя по выступающей части – серый цилиндрический объект диаметром около тридцати сантиметров и длиной не менее полуметра, – начала докладываться Жанна, – явно искусственного происхождения, торец закруглён и слегка расплющен. Очень напоминает палец, – не удержалась она.

– В сракотан свой невъебенноплодный свой палец засунь и проверни стопицот миллионов раз… – кролик осёкся, навострил уши. – Палец? – переспросил он. – Есть ногтевая пластина?

– Что-то похожее, точнее сказать не могу, – подумав, ответила пупица. – Вы посмотрите?

Кролик, вопреки обыкновению, хамить и орать не стал. Вместо этого он опустил уши и жестом потребовал тишины.

Думал он минуты три. Потом решительно встал, кивнул пупице и вышел из палатки.

Солнце уже переехало на другую половину неба, тени от палаток стали длиннее. У родника, на раскисшей от воды тропинке, стоял лось в ватнике и, с довольством пофыркивая, пил воду. Рядом ждала своей очереди Ксюнька в жёлтеньком сарафанчике, задумчиво ковыряясь длинным птичьим когтем у себя в декольте. Увидев начальника, она попыталась изобразить что-то вроде реверанса, жирно хрустнула коленом, смутилась, поскользнулась, но в последний момент удержалась на ногах. Пупица ожидала, что кролик как минимум скажет глупой куздре что-нибудь неприятное, а скорее всего – по своему обычаю наорёт. Однако Веслоу удивил – вместо ожидаемой заковыристой ругани он только кивнул. Похоже, мыслями он был где-то далеко.

Чёрный клин раскопа глубоко рассекал дёрн. На этом фоне разноцветные спины копающих были хорошо заметны.

– Восемнадцатый, – подсказала Жанна.

Роджер обшарил глазами раскоп и наконец увидел у самой стеночки жука с цифрами 1 и 8 на надкрыльях. Он осторожно обрабатывал странный серый столбик с закруглённым концом, торчащий из земли под небольшим наклоном.

– Та-ак, – сказал Веслоу. Пупица посмотрела на него испуганно: у шефа подрагивала нижняя губа, а уши были так плотно прижаты к голове, будто кто-то пытался их оторвать.

– Кто это видел? – спросил шеф необычно тихо. – Перечисли всех. Без пропусков.

– Я, он, – начала пупица, – наверное, ещё вот этот, – она указала на машущего лопатой лошарика. – Позвать ещё кого-нибудь? – спросила она.

– Цуцика сюда, – распорядился кроль. – В любом состоянии. Если подох – принесите дохлого. Быстро.

Жанна Грегорьевна выскочила из раскопа, по пути отбросив хвост для ускорения. Она знала Веслоу достаточно давно, чтобы понимать: когда шеф говорит таким тоном и не ругается, лучше и в самом деле поторопиться.

Когда она вернулась, таща за лапку постанывающего, укутанного в покрывало цуцика, Восемнашка вовсю шерудил конечностями, заваливая серый предмет перекопанный породой. Рядом с ним столь же интенсивно трудился лошарик.

– Вовремя ты, – буркнул Роджер. – Мне нужен контур объекта, и не приблизительно, а точно. Давай работай, мудяка микронножопый.

Цуцик, попискивая и поскуливая – ему всё-таки было очень холодно и неуютно – спустился в раскоп, просунулся между лошариком и жуком и осторожно потрогал серый предмет. Тут же отдёрнул лапку и тявкнул – тихо, горестно.

– Что ещё? – осведомился шеф. Жанна Грегорьевна ожидала за этими словами обычной тирады с криком и бранью, но её почему-то не последовало.

– Аура… в-в-вау… – цуцик посмотрел вверх скорбными глазами, – н-неприятная.

– Отпидарасить бы тебя в мудыхало, пиздуктуктук, – меланхолично заметил кролик. Пупица несколько успокоилась: Роджера, кажется, отпускало. – Контур мне нарисуй, корозалупый неплоёбыш, а чувства свои можешь на ебоньки себе повесить и сплясать вокруг носа вкособлядку, понял?

В отличие от Жанны Грегорьевны, цуцик был существом чувствительным, а где-то даже и трепетным. От каждого грубого слова он дёргался, как от удара током.

– Ладно, давай трудись, кислобздей клощеебокий, – смилостивился начальник. – И когда вернусь, чтоб тут, блядь, ничего не было, вообще ничего нахуй, – бросил он лошарику, и тот заработал лопатой с удвоенной скоростью.

Он так и не вернулся. Зато цуцик долго – где-то с час, никак не меньше – ползал по раскопу, вжимаясь в землю и даже, кажется, пробуя её на вкус. В покрывале он работать не мог и выпросил у лошарика куртку, которую тут же извозюкал в земле и глине. Лошарик попытался возмутиться, но Жанна пообещала ему уладить вопрос с прозодеждой, а свою пожертвовать на важное дело. Пока лошок думал, цуцик закончил свои эмпатические манипуляции и ушёл, пошатываясь от усталости и хвори, вместе с заляпанной курткой. Лошарик так больше её и не увидел – как, впрочем, и многого другого.