Вадим Волобуев - Боги грядущего

— Сочувствую… мнэ… сочувствую, — говорил низенький господин, обмахивая потное лицо белым батистовым платком. — Если хотите, детей можно в приют… я знаю один, мнэ-э… не желаете?

— Нет, — буркнул отец, сидя с опущенной головой на старом дедовском сундуке.

— Ну как хотите, мнэ-э… я только из расположения к вам…

Как это было унизительно: переехать из каменного двухэтажного дома в барак для неимущих! Словно рухнул в выгребную яму и барахтаешься там, а наверху ходят люди в ботинках из козьей замши и сандалиях с посеребренными застежками. Деда от горя хватил удар, а отца словно оглоблей переломило: из бодрого здоровяка-сангвиника он превратился в мелочного завистника, вымещающего на жене и детях всю злость за неудачно сложившуюся жизнь. Едва дождавшись, пока Манессе исполнится четырнадцать, отец выставил его за дверь, сказав: «Теперь корми себя сам».

И Манессе начал вести самостоятельную жизнь: продавал на улицах газеты, разносил посылки, работал в пекарне. Так продолжалось до двадцати лет. Сияющих перспектив не просматривалось, судьба упорно гнула его к земле, как тот булочник, что повозил Манессе носом по кирпичному полу, когда тот в спешке обронил сверток с миндальными печеньями. Тогда-то Манессе и решил: надо что-то менять. И завербовался в отряд собирателей пушнины.

Подъемные ему выдала торговая компания Северных морей — главный поставщик мехов на рынки Лесото и Конго. А чтобы не вздумал умыкнуть хозяйские денежки, на правом плече выжгли клеймо в виде сидящего орла с поднятыми крыльями. Целый месяц Манессе вместе с группой таких же искателей счастья добирался на судах и перекладных до Соснового городка — одной из баз компании по ту сторону Кавказа. Толстый лысый куратор, приставленный следить за ними, больше думал о шлюхах и выпивке, чем о своих подопечных. Всю дорогу под разными предлогами выуживал из них монеты (то дать на лапу таможеннику, чтоб не слишком шуровал в багаже, то переплатить вдвое дорожникам, чтобы получить вне очереди лошадей). Под конец пути все остались с пустыми карманами. «Ничего, — гудел куратор, хлебая яблочный самогон. — С первой же добычи миллионерами станете».

Если бы! Северный край Манессе ужаснул. Мало того, что новоявленного собирателя пушнины чуть не смыло за борт ледяной волной, когда видавшая виды посудина попала в шторм, так у него еще и сперли вязаный шарф, из-за чего Манессе подхватил воспаление легких и месяц провалялся в завшивленном, пропахшем касторкой лазарете.

Жутким видением отпечаталось в памяти, как смеялся над ним, блестя железным зубом, противный слюнявый старик с бородавкой на подбородке:

— Ха-ха, еще один мешок с костями! Мало их раскидано по Северной земле. Мужичье не совладало, теперь гонят молодняк. Мой тебе совет, новый: уматывай отсюда, пока цел. Здесь тебя сожрет цинга и морозы. Здесь не место таким, как ты: безусым юнцам с пустой башкой. Грезь о подвигах там, где снег лежит лишь три месяца в году, а здесь, в этой холодной земле, ты быстро пойдешь на прокорм мохнатым людоедам. Ха-ха, небось, обещал уже какой-нибудь толстозадой зазнобе вернуться через год с полным кошельком? Уплывай на первом же судне — будешь рассказывать внукам, как побывал в стылой стране. Не дай бог тебе польститься на посулы негодяев-лейтенантов. Стрелы туземцев бьют без промаха, а копья у них ой как остры! Могут подпортить тебе шелковую шкурку, ха-ха!..

Бритый налысо лейтенант с золотушными отметинами на шее, явившись за Манессе, прервал эти излияния, рявкнул:

— Мведжила, навозный жук! Опять свою агитацию разводишь? Проваливай, сукин сын, здесь тебе не подадут. А ты пойдешь со мной, — сказал он Манессе. — Пора отрабатывать денежки компании.

И повел его в казарму, наставляя по дороге:

— Север любит смелых. Без смелости здесь никуда. Проявишь слабину — считай, пропал. Станешь как Мведжила. А покажешь характер — все перед тобой лягут. В тайге сразу видно, кто чего стоит. Никогда никому не жалуйся. Здесь этого не любят. Как бы ни крутила тебя судьба, сцепи зубы и терпи. Таких уважают. К таким удача и летит. А станешь плакаться — растопчут, еще и на костях твоих попляшут.

Манессе шел и мотал на ус, а со стороны моря несло стылой влагой, от которой немел кончик носа и смерзались ресницы. «Уж я-то не заплачу, — думал он. — Я добьюсь своего». Вспоминались ему березовые рощи родного Лесото, и бабы в цветастых платках, поутру гнавшие хворостинами гусей, и дрожащий серый зной над черепичными крышами, и скрип колодезного рукава. А еще вспоминались дремлющие на мощеных перекрестках ямщики, раскидистая липа, дремотно заглядывающая в полураскрытое окно, новогодние фейерверки над разукрашенными елями, мокрый осенний снег, слякотно чавкавший под ботинками, пронизывающий майский ветер, вечерняя иллюминация на центральном бульваре, яркие театральные афиши, дурманящие запахи из кондитерской на улице Вильбоода, оглушительные свистки паровоза, прибывающего на вокзал Четырех инкоси, пьяные песни Веселого квартала и черный поток рабочих, с громким шарканием текущий по проспекту Чаки к железоделательным заводам Мавеве.

После гудящего как муравейник, никогда не засыпающего Доннибрука Сосновый городок угнетал своей оцепенелостью. Даже вечно дрожащие от криков и хохота кабаки тонули в тишине и застылости, со всех сторон подступавших к селению. Лишь море неумолчно шумело, накатываясь на обледенелый берег, да кричали чайки, летавшие над тяжелыми дымчатыми волнами.

«Мведжила — шона, — подумал Манессе. — Стану я слушать какого-то шона! Они обманули деда. Но меня им не провести».

По закону он имел право отказаться идти в дальнюю экспедицию, пока не прожил «за горами» один год. Рекомендации компании, розданные новичкам, даже предписывали это: боссам не хотелось терять людей, на которых потрачены немалые средства. Но Манессе решил сразу кинуться в омут, чтобы познать себя: так щенка бросают в воду, чтобы посмотреть, выплывет ли.

Отношение к волосатым дикарям у работников компании было самое пренебрежительное. «Мы для них — боги, — объяснял Манессе младший клерк городского суда — высокий полноватый парень с прилизанным пробором. — Им и удрать-то некуда — привязаны к маршрутам перекочевок. Воевать не умеют совершенно. У них даже оружия нет, потому как вера запрещает. Приходи и бери голыми руками». «Чего ж тогда народ так неохотно к Вилакази идет?» — спросил Манессе, успевший наслушаться рассказов об ужасах, творящихся на Еловом острове (туда планировалась экспедиция, в которую он записался). Клерк пожал плечами. «Тамошний вождь, говорят, — великий колдун. Я в это не верю, конечно. Но аборигены перед ним трепещут. Этакий божок, знаешь ли. Подчинил себе всех соплеменников до Черного берега, убил нескольких наших. Вилакази к нему ездил, хотел договориться… Очень накладно отправлять военную партию в такую даль. Разогнать это сборище — пара пустяков. У них и винтовок-то нет, одни копья да луки. Суть в том, что недавно об этом вожде никто и не слыхивал. Откуда взялся? Бес его знает. У этих белозадых черт ногу сломит, конееды паршивые. Думаю, пришел с севера, от зверолюдей. Теперь весь Еловый остров — его. Компания в убытках. А первый спрос — с Вилакази. Капитан-лейтенант за все в ответе».