Стивен Барнс - Обман на Орд Цестусе

— Я солгал, — сказал он с болью. — Внутри нет ничего моего. Все наше. ВАР. Мои братья. Кодекс. Но где же я? Кто я?

— Прислушайся к своему сердцу. — Её ладонь и пальцы легли на его грудь. Он чувствовал тепло — так глубоко, что на миг он испугался, что, если она уберет руку, он превратится в лед.

Опять.

— Биение твоего сердца говорит обо всём. Говорит, что все мы уникальны. — Она сделала паузу. — И что во всей этой уникальности мы одинаковы.

Мы одинаковы… потому что мы все уникальны. Слова эхом отозвались в пещере, но он не просто услышал их ушами. Теперь он понял, почему она просила его не прислушиваться к звукам. Прекратить пользоваться внешним слухом и таким образом услышать тайны, что шептали внутренние голоса.

— Уникальны, как уникальна каждая звезда. Как уникальна каждая частица вселенной.

Он говорил с собой. Она говорила с ним. Дашта-угри говорили с ним. Говорило его морщинистое, бородатое, любящее и любимое будущее — Джанготат, которого никогда не будет. Ребенок, которым он никогда не был, который знал любовь матери и счастливый дом, мать, которая воспитала бы его так, что он однажды смог бы сделать свой собственный выбор в этом мире…

Все они говорили с ним. Каждый — своим собственным голосом, но вместе они слились в едином хоре, едином смешанном чувстве, переполненном простотой и пребывающей вечно любовью.

Он упал с колен на бок. Вся фальшивая сила, вся бравада ушла из него, как вода из отжатой губки. Вместо этого осталось ощущение легкости, а не мощи. Он всегда считал себя человеком железной воли, если не дюрастиловой. Но зачем нужен дюрастил воздуху, или воде, или любви?

Джанготат услышал скользкий влажный звук, затем ещё один и ещё. Он поднял голову. Безногие угри, извиваясь и воркуя, выбирались из водоема и окружали его. Очень осторожно он наклонился и дотянувшись, коснулся ближайшего. Слепое безглазое лицо наблюдало за ним с пронзительно огромным пониманием. Его прикосновение было самой Любовью.

— Что ты видел? — спросила Шиика позади него.

— Другую жизнь, — ответил он. — Я мог родиться от отца и матери. Иметь братьев и сестер. Играть со своими питомцами.

Казалось, это последнее удивило её.

— Питомцами?

Его захлестнула нелепая нежность.

— Однажды я увидел корозианского феникса. Это самое прекрасное существо, что я когда-либо видел. Я захотел одного. Как питомца. — Он засмеялся над собой. — Но не в этом положении. Ни на каком посту, который я знаю. Это обременяет армию, понимаешь?

— Странно, — сказала она с беспокойством в голосе. — Странно. Обычно Проводники оказывают исцеляющее действие.

— Так и есть, — улыбнулся он. — И получив этот другой выбор, я выбираю свою жизнь. Как и для чего бы я ни был рожден, я выбираю всё, что привело меня к этому моменту. — Он снова остановился, мир кружился вокруг него. В нём. — Я выбираю всё, что привело меня сюда, на это место, и к тебе.

Она опустилась рядом с ним, и угри посторонились, освобождая место. Хотя у них и не было глаз, они видели всё.

Она прижала свои полные теплые губы к его губам, положив руки ему на щеки, чтобы притянуть его поближе. Хотя ему уже случалось разделять поцелуи с другими женщинами, этот был совсем другим — охватившим его сердце.

Шиика Тулл прижалась своей щекой к его и прошептала что-то, что он не вполне расслышал.

— Что? — спросил он, боясь, что не так понял. — Что ты сказала?

— То, чего ты никогда раньше не слышал, — ответила она. Затем снова остановилась, прежде чем произнести слова, которые он желал услышать всю свою короткую жизнь. — Я тебя люблю.

На прекрасном темном лице Шиики Тулл играл отраженный свет. Джанготат знал, что не было во всей его сущности большего покоя, чем это. Они целовались снова, её губы горели на его губах.

Следующие дни казались каким-то сном, призрачным путешествием, которое неизбежно станет явью. Поселение признало тот факт, что он переселился в дом Шиики, её дети — что он занял комнату для гостей.

Когда Джанготат сидел и грелся на солнце, сын Шиики Тарл пришел посидеть с ним на крыльце. Они немного поговорили, а затем Джанготат взял нож и начал вырезать игрушку для светловолосого паренька.

Он знал, что они примут его, стань он одним из них. Что, пока такой выбор был возможен, Шиика приглашала его остаться. Они были мирным народом и молились, чтобы Цестус не оказался втянут в конфликт, что выше их понимания. Теперь он понимал гораздо больше. Угри дали своим дорогим друзьям разрешение использовать бесплодную молодежь, но только в защитных целях. Только чтобы дать людям средство дохода, чтобы сохранить экономику планеты, которая дала им жизнь. Превращение дроидов-охранников в боевых было извращением, которое могло уничтожить их всех.

Но несмотря на проблемы, фермеры холмов Зантай без всяких слов предложили Джанготату то, чего у него действительно не было: не просто койку, но дом.

Подошла падчерица Шиики, Тоноте, и села по другую сторону от него, её рыжие волосы трепал полдневный бриз, дующий со стороны пустыни.

— Куда ты пойдешь потом? — спросила Тоноте своим обезоруживающе тонким голосом.

— Потом — это когда?

— Когда ты перестанешь быть солдатом. Куда ты пойдешь? Где твой дом?

— ВАР — мой дом.

Она положила свою маленькую голову ему на плечо.

— Ну, а когда ты перестанешь воевать. Куда ты пойдешь?

Странно — казалось, эти слова зазвенели в его голове. Куда ты пойдешь…?

Ты не хочешь «пойти» куда угодно. Ты умрешь там, где тебе скажут.

— Я не понимаю, о чём ты.

Почему он солгал? Величайшее желание солдата — умереть на службе.

Разве нет? Другой вариант его судьбы действительно никогда не приходил ему в голову. Клоны не существовали достаточно долго, чтобы кто-то из них безвременно увял или вышел в отставку… что бы это ни могло значить для существа с таким кратким сроком службы.

Никакого прецедента просто не было.

Тарл смотрел на него с обожанием, Тоноте оперлась на плечо Джанготата. Шиика наблюдала из окна, украдкой улыбнулась, затем снова закрыла занавески.

Весь следующий день бушевали песчаные бури, сменившиеся коротким, сильным цестианским дождем. Он прибил пыль, но небо затянули темные, тяжелые облака. Казалось, время тянется бесконечно, и почти всё утро Джанготат бродил один по грязным улицам и сам не знал, чего ищет. Что-нибудь. Какое-то понимание от этих людей, которые продолжали избегать его. Они наблюдали за ним, когда сновали среди каменных домов, и были достаточно дружелюбны, но относились к нему, как к тому, кем он и был: просто прохожим. Самые искренние улыбки и добрый смех были для тех, кто остается или может вернуться.

Он не был ни тем, ни другим.