Владимир Корчагин - Узники Страха

— Странно… Но ведь для того, чтобы осуществлять власть над всеми без исключения сторонами вашей жизни…

— Ясно, что ты хочешь сказать. Так Мудрейшие недаром назвали себя Мудрейшими. Сами они ни словом ни жестом не вмешиваются в нашу жизнь, а властвуют над нами через целую свору своих холуев: надсмотрщиков, соглядатаев, прислужников. Вот оно — самое большое зло общины! Вот кто делает нашу жизнь невыносимой! Злые, ленивые, завистливые, эти выродки готовы каждого из нас продать за лишний кусок пищи, за лишнюю чашку борджо. А для Мудрейших они самые дорогие люди. Не будет же О-Брайн сам следить, кто сколько работает, не будет сам готовить себе пищу. А главное — на них держится вся его власть. Но доступ в личные апартаменты Мудрейших закрыт и для этих холуев. Да и то сказать, надо быть круглым дураком, чтобы доверять таким продажным тварям. А уж чего-чего, а ума у О-Брайна достаточно. Против него лично я вообще ничего бы не сказал. Кто-то должен быть главой всех. А О-Брайн, честно говоря, справедливо правит общиной. Только вот… Сдается мне, не всегда он делает, что считает нужным, кто-то верховодит им не дает поступать, как ему хочется.

— Кто же мажет указывать старейшине? — удивился Артем.

— Не знаю. Это уж не нашего ума дело: кто командует Мудрейшим из Мудрейших, кто следит за ним. А только говорят, иной раз он и с О-Стелли шепотком беседует.

Да и сам я не раз замечал, не сладко ему порой приходится. Особенно когда он задумает потрафить в чем-нибудь нам, простым эрхорниотам. Поэтому народ любит его. И О-Стелли мы все любим. Но вот О-Гейм… Прямо скажу, препакостный это человек. Чем он прельстил О-Брайна, ума не приложу. Неужели только тем, что отец этого выскочки тоже был когда-то Мудрейшим? Так ведь тот, и помню, за всю жизнь ни одного эрхорниота не обидел, этот… Но вот, поди ж ты, приблизил его О-Брайн, назвал своим преемником, собирается даже О-Стелли отдать ему в жены. Видишь, как оборачивается дело. Я к чему все это говорю? А к тому, чтобы ты знал, что О-Гейм ненавидит тебя и пойдет на все, что бы отравить твою жизнь.

— Ненавидит меня?! Но почему?

— Потому, что ты умнее его, добрее его, не станешь гнуть перед ним спину. Потому, что тебе покровительствует сам О-Брайн, симпатизирует О-Стелли…

— Ну, для О-Стелли я всего лишь…

— Кто ты для О-Стелли, — возразил О-Гримм, — знает только она сама. Но будь я на ее месте, я крепко подумал бы, прежде чем окончательно решить, кому вручить свою судьбу. И это тоже не может не учитывать О-Гейм. Но главное… Главное, — что к тебе благоволит наш народ. И чем больше он проявляет к тебе интерес, тем больше злобствует О-Гейм. Я не сомневаюсь, что это он приказал убрать мостик между нашими островами. Он ведь и меня и не терпит.

— Ты-то чем не угодил ему?

— А тем, что рассуждаю много, много знать хочу, не верю слепо тому, что говорят Мудрейшие. Таких они не любят. О-Гейм особенно.

— Но что он может сделать нам с тобой?

— Сейчас-то, конечно, мало, что в его власти. Такую вот только пакость, как мост убрать, он и может провернуть. Но если уйдет из жизни О-Брайн, а О-Стелли станет женой О-Гейма, то трудненько станет нам с тобой. Да не только нам — всем эрхорниотам. Ведь по нашим традициям жена ни в чем не может перечить мужу. И если сейчас О-Гейм слово боится сказать О-Стелли, то что будет потом? Вот о чем болит моя душа. Ну да мы еще потолкуем с тобой об том. А со станком ты здорово придумал! Помочь надо нашим женщинам.

С этого вечера дела в мастерской пошли веселее. Не было мастера, который бы советом или делом не помогал в работе над станком. И вот настал день, когда деревянный маховик привода пришел в движение, челноки сдвинулись с места и устремились навстречу друг другу, станок ожил и, постукивая всеми своими сочленениями, начал набирать обороты. Сдержанный гул одобрения пронесся по помещению мастерской, где не привыкли вслух выражать своих эмоций. Но не прошло и десяти минут, как сюда сбежались все, кто работал или жил поблизости. Обрадованные ткачихи, особенно молодые женщины, обнимали Артема, говорили ему какие-то ласковые слова, наперебой приглашали к себе в гости.

И только О-Стелли, пришедшая вместе с О-Геймом, снисходительно улыбнувшись, заметила:

— Неплохо, конечно, но к звездам на этой машине не улетишь.

А ее будущий супруг разразился грубым смехом и, презрительно плюнув в сторону станка, поспешил вывести свою невесту из переполненной людьми мастерской.

«Симпатизирующая мне О-Стелли…» — не без горечи вспомнил Артем недавний разговор с О-Гриммом. Он сделал вид, что ничего не видел и не слышал. Но вся радость почему-то сразу померкла. Шепнув О-Гримму, что у него разболелась голова, он начал пробираться к выходу и вдруг глаза его встретились с глазами тетушки О-Горди. Она стояла в сторонке, опершись на старый верстак, и по худым морщинистым щекам ее катились слезы.

— Тетушка О-Горди! — Артем протиснулся к ней и взяв за сухонькие натруженные руки, поцеловал в пергаментно-желтую щеку. — Тетушка О-Горди, это для тебя!

Старушка тихо всхлипнула:

— Спасибо, сынок. Спасибо, дорогой! Как бы я хотела чтобы ты нашел свое счастье… — она прижалась трясущиеся головой к его груди и шепнула что-то еще, ласковое и теплое. Но Артем не расслышал что. По мастерской снова пронесся гул возбужденных голосов, и вмиг смолкло. Артем в недоумении обернулся — в мастерскую вошел О-Брайн. Он долго смотрел на работающий станок, потом подошел к Артему и сказал:

— Я рад, что ты нашел свое место в нашей дружной деловой семье. Мы все благодарим тебя и хотим, что наш дом стал и твоим домом. И еще — Слово Мудрейшего из Мудрейших: отныне и до следующего Слова половин резчиков мастерской будет заниматься только изготовлением таких станков. Старшим среди них назначаю О-Гримм. Это была победа! Все стало ясно, что слово О-Брайна означало не просто признание полезности построенной машины. В нем прозвучало намерение Мудрейшего из Мудрейших изменить само отношение к издавна сложившимся нормам труда и быта эрхорниотов. А ведь именно этого и хотел добиться Артем, берясь за работу над своим станком.

И тем не менее к себе в шатер он возвращался в самом дурном расположении духа. Колкое замечание О-Стелли больно хлестнуло по его самолюбию. До сих пор он встречал с ее стороны лишь неизменное внимание и готов был поверить О-Гримму, что если она и не симпатизирует тому, то, по крайней мере, испытывает самое искреннее расположение. Реплика в мастерской была тем более неожиданной, что всего лишь за день до этого О-Стелли сама подробно расспрашивала его о том, как идет работа над станком, попросила даже показать его в действии. И вдруг такое…

Чем же объяснить этот насмешливый сарказм? Желанием покрасоваться перед женихом? Стремлением подчеркнуть свое собственное превосходство над ним, Артемом? Или просто испорченным кем-то настроением?