Елена Асеева - Сквозь сон [СИ]

Я вспоминал эти книги и понимал мелочность, ничтожность идеалов нашей планеты перед основательностью и мудростью мира Лины.

«О чем ты тоскуешь, сыночек?» — спрашивала в такой момент мама и заглядывала ко мне в глаза, безошибочно ощущая своим материнским сердцем мои переживания. И из-под ее коротких, тонких бровей все еще темно-русого цвета на меня поглядывали зелено-карие радужки, окутанные в привычную белую склеру.

«У него какой-то нервный срыв, — вторил ей с кухни отец. — Ты же видишь, Аннушка, что у него наблюдается нарушение образа жизни. А эти вспышки непонятного гнева или наоборот столь долгое молчание, отсутствие интереса к тому, что ранее нравилось».

Отец был вообще помешан на здоровье, не важно своем или близких, по пустякам обращаясь в больницу, неизменно проходя разнообразные диспансеризации и обследования. Вроде не понимая, что страшнее физического заболевания всегда было и есть духовная хворь, а в ней, очевидно, безответная любовь является самой ужасной причиной.

А на улицах моего города, голубой планеты Земля, ночами завывала метель. Она сбрасывала с объятого темно-бурыми тучами небосвода рыхлые россыпи снега, заметала технику, дороги, дома и морозила растения, животных, людей.

И люди тускнели еще сильней, теперь не только в моем городе, но и в соседнем, во всей стране, и это несмотря на наступивший новый год, от которого всегда требовали счастья, здоровья, удачи. Люди тускнели, теряя не только яркость, но и собственную исключительность, превращаясь не в серую «совковую» массу, а в тени, и то вопреки заверениям президента, что мы с каждым годом живем все лучше и лучше. И я, побывавший в иной духовно-нравственной реалии, безысходность людей с которыми впервые за прожитые годы сроднился, ощущал, похоже, всеми фибрами души, личности, мозга. Соглашаясь с известным высказыванием американского оратора Джима Рона: «За одну ночь нельзя изменить жизнь, но можно изменить свои мысли так, что они навсегда изменят твою жизнь».

Вообще-то я не пил.

По причине того, что очень себя любил, всегда заботился о собственном здоровье, в том числе избегал вредных привычек, к которым относилось чрезмерное употребление спиртного и курение.

Впрочем, после посещения Радуги, я стал чаще прибегать к спиртному, оправдывая свои действия желанием переместиться в тело Лины, а на самом деле стараясь, таким образом, забыться от любовной тоски по ней. Удивительной какой-то тоски возникшей всего только от одного взгляда в ее глаза.

Теперь я частенько мешал то снотворное, то спиртное, пробуя его так или этак, однако не получая желаемого. Хотя в этот раз я купил алкоголь просто, чтобы выпить. Впереди у меня были два дня выходных, и я решил расслабиться, точнее даже снять с себя это мучительное состояние дум, тоски и вздохов.

— Ничего, сейчас выпью и усну… крепко-крепко без сновидений, — сказал я сам себе, поднимаясь на лифте на шестой этаж своего десятиэтажного дома.

Это еще одна странность, появившаяся за последнее время во мне. Я стал разговаривать сам с собой, прислушиваясь к тому, как откликается мой мозг, с той единственной надеждой, что, быть может, Лина меня слышит или услышит.

— Слышит, — повторил я вслух и негромко засмеялся, целенаправленно стараясь задеть себя за живое насмешками, поведением и вызвать хоть какую-то реакцию, сменив ее на прежде правящую фазу тишины. Вместе с тем я зорко смотрел на панель управления кабиной установленной в стене с круглыми кнопками, где степенному нашему с лифтом подъему загорались необходимые цифры, приближая меня к квартире. Само купе кабины внутри было небольшим, собранным из деревянных панелей, где к металлическому потолку крепились создающие рассеянный свет светильники.

Гладкие, орехового оттенка, панели кабинки пестрили надписями, не только положенными в таком случае «правилами пользования лифта», но и просто указывающие на не воспитанность их творцов. Хотя на одной из них мой взгляд остановился дольше обычного.

«Маша, люблю тебя», — криво вывел какой-то умелец и дорисовал небольшое сердечко, тем вроде определяя юность собственных лет, которой присуща беспечность и порывистость. А я незамедлительно вздохнул, вспомнив схожее с этим сердечком лицо моей девочки, синь ее глаз, ее ум, мягкость характера. Разумеется, я не знал черты характера Виклины, но был почему-то уверен, что она очень нежная, добрая и честная девушка. Разумеется, я никогда с ней не общался, поэтому не мог оценить степень ее образованности, таланта, но вспоминая, как с ней говорил Беловук, и как она зарекомендовала себя в университете, понимал, что мне посчастливилось полюбить достойную и умную девушку.

Я вновь отвлекся на мысли о Лине, а пришел в себя, когда лифт (и прежде скрипящий) неожиданно туго фыркнул. Кабину бросило из стороны в сторону, послышались удары со стороны дверей, а потом он и вовсе остановился. Еще не более десяти секунд и в нем замерцал свет, а после погас, оставив меня в полной темноте. Этот лифт уже раньше ломался, делая остановки между этажами, но в основном они были кратковременными. Однако сейчас оказалось все по-другому, потому как не просто лифт замер, но и затих обобщенно всякий звук в многоэтажном доме. Впрочем, к этому не стоило применять сравнение удивительности, так как часы уже показывали первый час ночи.

— Вот, блин! — не громко сказал я, наполнив помещение кабины тревогой и хоть каким-то звуком, да протянув руку, принялся шарить по стене, стараясь отыскать панель управления лифтом, чтобы найти кнопку «звонок» и сообщить об остановке диспетчеру.

Однако данное шебуршание вскоре прекратилось и я, пристроив пакет с продуктами на пол, достал из кармана дубленки мобильный телефон, чтобы подсветить себе. Разблокировав экран телефона, я направил его свет на правую стенку и, наконец-то, разглядев кнопку «звонок» несколько раз нажал на нее, да повышая голос, громко сказал:

— Алло, я тут застрял. Это дом пятнадцать литера А по улице Нововоротниковской.

Впрочем, на той стороне все молчало, также, как и хранил тишину весь этот многоквартирный дом, будто сейчас в первом часу ночи тут уже все крепко спали.

— Блин, вы меня слышите? Я тут застрял, в вашем гребанном лифте. Вызовите ремонтников, — теперь я прямо-таки закричал, ощущая, как мгновенно в мой организм выплеснулось волнение, защемив где-то в районе груди и пробежав по коже спины крупными мурашками. Еще немного и я, запаниковал, принявшись торопливо давить на все кнопки, на панели управления, и выкрикивать просьбы диспетчеру, соседям, хоть кому-нибудь.

«Ёпрст, вы хоть там ответьте», — просительно проронил я, снова вызывая диспетчера, и прислушался, впрочем, кроме чуть слышимого шороха, чем-то напоминающего текущую воду, ничего не уловил. И так как ответа не последовало, с удвоенной силой стал нажимать кнопки и порой пинать по дверям лифта. Походу я рассвирепел, пытаясь довести себя до нервного срыва, оно как вдруг ощутил возбуждение на самой коже, где жесткие волоски вскинулись подобно иглам ежа, а может это так реагировали нервные импульсы, превратившись в оголенные кончики проводов.