Елена Асеева - Сквозь сон [СИ]

Влад между тем направился к стулу, одиноко пристроенном в углу комнаты, так-таки напротив моей койки, и, подцепив его за деревянные перекладины спинки, единым взмахом установил возле капельницы. Лишь после того как мама с присущей ей нежностью огладила мое лицо, поцеловала в щеки, лоб, глаза (став похожей на квовчущую наседку) усадил ее на стул, со всей заботой одернув полы задравшегося больничного белого халата. Сам, впрочем, Влад пристроился прямо ко мне на койку, беспардонно потеснив вытянутые ноги, и слегка свел свои белесые, прямые и очень густые, можно даже сказать лохматые, брови вместе, стараясь объединить их в нечто единое. Однако ему это не удалось, так как между ними, как раз в верхней части его мясистого с расщепленным кончиком носа и лбом залегли две морщинки, придавшие другу ощущение плохо сдерживаемого гнева. Он еще миг молчал, а после вновь с присущей ему в общение со мной формой наставления, сказал:

— Ну, теперь брат рассказывай, что с тобой происходит?

— Происходит? — переспросил я, почувствовав, как кончик моего языка чуть-чуть онемел от волнения, и перевел взгляд с лица друга на маму. Потому что она, протянув обе руки к моей, лежащей под капельницей, обвила запястье на ней обеими ладонями. И замерла, словно прислушиваясь к биению моей в ней жизни, внезапно став такой ранимой, нежной, напуганной.

— Конечно, происходит, — с той же интонацией назидания повторил Влад. — Ведь отравление и последствия болезни у тебя были вызваны передозировкой лекарств и некачественного алкоголя. Ты, понимаешь, дурья башка, — друг теперь передислоцировал свою правую руку с койки на мою ногу и слегка надавил ладонью на поверхность бедра, ощутимо даже через одеяло. — Что мог собственными безумными действиями заработать инсульт. Если бы во время не вскрыли двери лифта, ты бы сейчас тут не лежал. Ты, скажи почему не вызвал диспетчера в лифте, почему не позвонил родителям, мне или кому-либо другому?

«А, и, правда, что со мной было?» — подумал я, впервые не заводясь от нравоучений Влада, и стараясь припомнить, что со мной было. Так как пережитое на Радуге, походу, напрочь отрубило всякие связи с Землей.

— Я звонил, — наконец, откликнулся я, теперь ярко припомнив, что предшествовало распитию спиртного в лифте. — Нажимал на вызов диспетчера, кричал, тарабанил в двери. А не позвонил тебе потому как разрядился мобильный. Вот я и решил скоротать время, так сказать, с бутылочкой. Кто ж знал, что алкоголь окажется паленым. А по поводу лекарств… — Замешкался я с ответом, как-то не очень желая врать маме, потому перевел взгляд на Влада, и туго вдохнув, дополнил, — последнее время, что-то не мог заснуть.

— Теперь я, надеюсь, ты выспался, — протянул друг и бросил торопливый взгляд на кварцевые наручные часы, одетые на левой его руке и придающие ему деловитости. — А по поводу сна, надо будет пройти обследование у невропатолога, — досказал он, и, похлопав меня по бедру, медленно поднялся с койки, собираясь уходить.

— Не надо никаких обследований. Со мной все пучком, — недовольно фыркнул я в сторону друга и закрыл глаза, так как теперь онемение навалилось и на веки.

Спустя два дня пробуждения в больнице, меня посетила бывшая супруга с дочерью. Я за последнее время, после первого возвращения с Радуги, почти не виделся с Маришкой и Алёнкой. И когда они вошли в палату оказался не готовым к встрече, видимо, потому как стоило мне глянуть на Марину, понял, что она меня все еще любит.

Любит… Той первою любовью, которую сложно уничтожить в женщине, которая выживает вопреки нравственному уродству предмета обожания, и глупости испытываемых в отношении него чувств, эмоций.

— Привет, Ярушка, — ласково произнесла она, и замерла в проеме приоткрывшейся двери, придержав за плечико Алёнку.

Я посмотрел в карие глаза этой женщины, которая стольким меня одарила и нежными, полными любви ночами, и поддержкой, заботой, и сутью отцовства и опять ощутил себя недостойным тех чувств, одновременно, впервые отметив красоту Маришки. Ее чистую с легким золотистым загаром кожу лица, которое подчеркивалось широким и высоким лбом, округлыми боковыми формами и заостренным в нижней части подбородком. У нее был вздернутый нос с округлым кончиком, широкие полные губы и припухлые глаза (не то, чтобы отекшие от слез или болезни, просто будучи по жизни такими) обрамленные темно-русыми ресницами и изогнутой линией бровей. Марина всегда следила за собой и даже сейчас имела безупречную прическу каштановых не длинных волос, частично прикрывающих большой прядью зачесанной набок лоб, матового оттенка макияж на веках и серовато-розовую помаду на губах. Ее подтянутую, спортивного типа фигурку в облегающих голубых джинсах и шерстяном, коричневом свитерке, совсем не портил белый халат, накинутый на плечи.

— Здравствуй, Мариш, — с не меньшей нежностью откликнулся я, тем приветствие, словно позволяя ей к себе приблизиться и забыть наши распри, ссоры, виновником которых, конечно же, всегда являлся я.

Жена тотчас выпустила из хватки плечики Алёнки, и та мгновенно сорвавшись с места, кинулась ко мне, нескрываемо обрадовано взобравшись на койку и утонув в моих объятиях. Дочь была точной копией моей супруги, как и я, повторял чертами лица собственного отца. А отличалась от нее только зелено-карими глазами и русыми с легкой рыжиной волосами, заплетенными в тугую косу. Марина, закрыв за собой дверь, приблизилась к моей койке неторопливо, и, опустившись на стул, с наблюдаемой ревностью глянула на прижавшуюся ко мне дочурку. Точно и сама мечтала, вот также прижаться, однако, не смела себе того позволить.

Я, чуть подавшись вперед, сел на койке и Алёнка, отклонившись, вскинула руку вверх и погладила меня по щеке, сдержав движение ладони на коническом подбородке. А я глянул в карие глаза сидящей рядом Мариши и внезапно подумал с тоской о Лине, о ее темно-синих объятых розовой склерой очах.

— Папочка, — затараторила дочь, и вновь прижала свою головку к моей груди. Будучи еще ребенком, она дарила любовь не по принуждению, обязанности, а по порыву души. Поэтому ее голос слышимо для слуха наполнился трепетанием. — Мы так с мамой испугались за тебя. Так плакали, — продолжила она делиться. — А бабушка звонила и тоже плакала, говорила, что ты можешь стать совсем больным и даже инвалидом.

— Ну, это бабушка загнула, — усмехаясь, отозвался я и прикоснулся губами к рыже-русым волосам дочурки. — Я просто приболел, ничего большего Алёнка. Скоро выйду из больницы и мы пойдем с тобой в парк, прокатимся на каруселях, чертовом колесе и посмотрим на наш город с высоты.

Я как-то резко прервался так, словно передо мной начертались бесконечные лесные пространства планеты Радуги, виденные сверху с медленно движущейся кабинки канатной дороги, освещенные рассеянными крупицами звезд и светящейся полосой Млечного Пути. И тотчас глубоко вздохнул мечтая ощутить запах того мира и горьковато-миндальный аромат моей любимой Лины.