Елена Асеева - Сквозь сон [СИ]

Быстротечная жизнь, сглатывает тобою пережитое. Не всегда хорошее, чаще плохое, хороня его в легкой мороке и собственном скоротечном движение.

Когда не замечаемой становится не просто миновавшая тебя минута, час, день, но и сам месяц, год, десятилетие. Когда в ожидании праздника, мы внезапно осознаем, что от него только и остался, что пар. Хорошо еще коли ты можешь помнить случившееся в этом пару, хуже, если ничего не улавливаешь кроме его липкости и серого цвета.

Я лежал в таком замершем состоянии, прикусив конец подушки зубами, очень долго, не зная, как дальше жить, как спать, о чем думать. Понимая, что отсутствие снов сведут меня с ума, а проникновение в них могут навредить здоровью Лины. Ощущая страшное и болезненное одиночество на уровне самого мозга, личности, души.

Голова у меня болела и в последующие семь дней. И вместе с той болью, меня преследовало такое уныние и страх, что я, если и засыпал, так ненадолго, просыпаясь и, непременно, вскакивая с дивана на втором этаже дома моих стариков. Начиная метаться по комнате взад и вперед, словно дикий зверь в клетке. И на все расспросы деда и бабушки, лишь отмахиваясь, отнекиваясь. Днем я тупо смотрел в экран телевизора, даже не замечая мелькания на нем силуэтов людей, потому как неотступно думал о Лине, вспоминал ее разговор с Беловуком. Не желая, чтобы он покрывался туманом и отодвигался от меня во времени.

Впрочем, хуже всего мне было ночью. Когда холодные стеклянно-перламутровые лучи луны заглядывали в помещение, пробиваясь через ткань штор, и навевали на меня чувство нестерпимой душевной боли, от которой хотелось сползти на пол, вскинуть голову вверх и завыть. И в том вопли выразить свои чувства любви и тоски по Лине.

Это была мания.

Любовь-одержимость, чьей основой являлась ревность и страсть, которую, как считали древние греки, на человека посылал бог… Бог, жаждущий свести с ума, сломать или все-таки уничтожить меня, как душу, личность, мысль.

Свежесть, напитанная легкой прохладой и кисловатым привкусом нарождающейся зелени витала в горах, хотя небосвод, вопреки наступившему марту все еще был затянут серо-стальными тучами. Точно этот мир, планета, Земля уже более не могли сиять оттенками радуги или солнечного света. Словно на небесный купол уже более и не собиралось всходить Солнце. А может это только я уже не мог, не умел, не хотел видеть переливы красок моей Земли, так как любил не столько даже планету Радугу, сколько все то, чего касалась моя любимая.

Впрочем, даже в таком мрачном настроении я не мог не приметить выступающие дали горных хребтов. Здесь в непосредственной близи горы, несмотря, на покрывающуюся зеленью травы почву и распускающие на веточках деревьев прямо-таки оливковые листочки, просматривались в серых тонах. Там же удаленно они были укрыты плотными белыми слоями льда и снега. Не только сами верхушки их, вроде несущие на себе мутно-пепельные небеса, но и кажущиеся в той мороке пологие склоны. А ощутимая теплота дня, когда-то выглянувшего из-за туч солнца, отразилась в желтых головках одуванчика или прячущихся в зелени травы ярко фиолетовых фиалках.

Одиночество, правящее во мне, создавало плывущее серое марево и в воздухе, напоминая зыбкий такой туман, будто жаждущий сожрать мои воспоминания о Лине, а может и меня самого.

Покинув двор стариков, я неспешно направился вдоль неширокой асфальтированной дороги поселка, вверх. Не то, чтобы намереваясь достигнуть соседнего поселка прячущегося за ближайшим склоном горы, просто намереваясь пройтись и хоть чуть-чуть развеяться.

В поселке, как зачастую в небольших населенных пунктах России, пешеходных дорожек не имелось. И если они еще где-то были проложены, так только в центре, около администрации, базара или церкви. Там же где жили мои старики и дальше по дороге их отродясь не имелось. Местами, правда, сами жители асфальтировали промежуток до дороги, впрочем, в основном на нем росли деревья, кусты, за редкостью цветы.

И хотя любой выход из калитки был облагорожен узкой бетонной полоской, основу этого места являла почва. Рыхлая если ее вскопали, или лоснящаяся от воды, но тогда лежащая пластами, или выглядывающая из глубоких разлиновавших землю во все стороны луж.

Удивительно, но сейчас время снизило свой неуемный, быстротечный ход, сделав его растянуто-неповоротливым, особенно в ночи, когда меня мучил страх и бессонница.

Видимо, отсутствие дел, обязанностей, работы, прежних интересов и вызывало его вялое течение. А любой процесс очень быстро меня отвлекал мыслями о моей любимой девочке. Единственное чем я мог заниматься, так это читать. Я и сам поражался, почему чтение мне стало доставлять радость. Чтение не только художественной литературы, которой был набит дом стариков (так как бабушка в свое время преподавала в школе русский язык и литературу), но и публицистики, которую я находил в Интернете.

Еще более я, оказался, изумлен, когда нашел в мифологии индусов легенду подобную той, что услышал от Виклины, про потерянные частички одной мысли. Только в мифах Земли мыслью выступал сам бог Брахма, создатель Вселенной, правитель мира, отец богов и людей. Когда-то Брахма силою мысли разделил себя на две частички, из которых создал мужчину и женщину. Индусы считали, что счастливые, любящие супруги, как две половинки единого существа, воссоздают бога Брахму.

Была подобная легенда и у древних греков. Легенда про андрогинов, расы, которая имела признаки мужского и женского пола в каждой отдельной личности. Невероятно сильные они пытались даже взойти на небо, чтобы отобрать власть у богов, но были по приказу Зевса, главного из богов-олимпийцев, рассечены на две половинки. И те половинки с тех пор влекла друг к другу любовь, а возникающая мощная привязанность дарила близость, радость и счастье.

Хотя мне, конечно, больше нравилась легенда Лины.

Меня еще и после первого, второго посещения Радуги стало интересовать то, что волновало мою девочку, а сейчас я сосредоточил свое внимание на теориях происхождения и появления людей. Тех теориях, которые существовали на Земле. И не только двух основных, а именно сотворение человека богом, по его образу и подобию, которую навязывала нам религия, и эволюционную, каковая предполагала происхождение человека от приматов. Мне стало интересным узнать, что земляне также не отвергали в собственном появление плод труда инопланетян, происхождение первых людей от амфибий, полулюдей-полуптиц и даже великанов.

Впрочем, тут мне, кажется, земляне вновь загнули в желании как-нибудь приукрасить собственное появление. Верно, потому как долгое время человеческий род придерживался одной теории, той самой по которой был создан богом, выступающим в отношении людей всего-навсего господом, создателем. Тем самым человек определял собственное место на Земле (в отличие от радуженцев, уравнивающих себя с инопланетянами) как подданного, раба божьего. Лишь в крайнем случае сравнивая себя с сыном. Да и то данная аналогия наполняла определенные религии и, несомненно, более древние: иранский зороастризм, славянский ведизм, язычество, сикхизм, где человек выдавал себя за потомка бога.