Елена Асеева - Сквозь сон [СИ]

На одном из этих кресел сидел Беловук, он был одет в короткие белые шорты и голубую туникообразную с узкими, длинными рукавами и прямым разрезом, заканчивающимся на середине груди, рубашку. На ней также имелись клинообразные вставки расширяющие подол, ромбические ластовицы в области подмышек, и вышивка синими нитями на вороте, подоле и краю рукавов, а тканый шнурок с длинными кистями опоясывал рубашку сверху. Так, что я, наконец, понял, такой фасон рубашки и шнурок указывали на то, что эти двое муж и жена, а может молодожены.

Почему?

Потому как на Лине была одета подобная рубашка, только похоже более длинная и белая, и идентичный шнурок, чьи кисти, как и сама ткань, просматривалась за счет поджатых в коленях ног моей девочки. По-видимому, она сидела на кровати, тахте, вряд ли койке, так как не ощущалось какого-либо прогиба сетчатого его полотна под телом. Оно как ее тело, и всю ее саму я ощущал каждой клеточкой того малого моего нейрона, понимая, что любимая напряжена и взволнованна.

Также как и сидящий Беловук. Это, впрочем, было заметно. По его впившимся в загнутые края подлокотников пальцам, побелевшим на кончиках и тем словно сменивших цвет даже на ногтях. Наверно, ту тревогу увидела и Лина, так как отвела взгляд вправо, туда, где располагалась деревянная дверь, и впритык к углу стоял узкий, хотя и высокий, двухстворчатый шкаф. Сдержав движение взора на его поверхности зрительно устаревшей, а потому покрытой вдавленностями, трещинами и даже тончайшими червоточинами.

Линочка теперь медленно подалась назад и прислонилась к мягкой спинке, словно позади нее была приткнута большущая подушка. Видно, я вклинился в разговор между этими двумя, и собственным появлением его прервал или только сейчас подключился звук, потому послышалось:

— Лина, дорогая, — то, оказывается, заговорил Беловук, и я хоть не видел, но четко уловил, как легонечко шевельнулись его блестящие красные губы. — Я тебя, что-то не понял. Поясни, любимая, ранее тобою сказанное.

— Я сказала Вук, что хочу с тобой расстаться, — тихо отозвалась Виклина и я почувствовал как тяжело она вздохнула. — Наш брак был ошибкой. Мне не нужно было его заключать. Нельзя было обманывать тебя и себя, и надеяться, что мы станем единым целым. Надо было прислушаться к совету бабушки и брата, повременить с браком.

— Лина! — очень пылко дыхнул Беловук, и подался с кресла вперед, точно намереваясь подняться. — Но ведь мы и есть единое целое. И я так тебя люблю! И все, что делал, делаю! Все это ради нашего общего будущего! Ради твоей мечты жить и работать в стольном городе нашей страны Тэртерии. Ты же знаешь, что меня приглашали работать в Центр диагностик заболеваний на континент Перувианская Земля в стольный город штата Майя Чичен-Ица, но я не поехал, дабы исполнить твое желание. Ибо ставлю твои мечты превыше своих.

— Так и есть, — протянула Виклина и ее высокий голос нежный, красивый от природы колыхнул пространство вокруг меня, пустив легкую зябь по тонким артериям голубых рек и овально-вытянутых узлов фиолетовых озер на поверхности мозга. Она медленно перевела взгляд со шкафа и посмотрела в лицо Беловука, точно огладив на нем мощные, выступающие скулы, узкий нос с плоской спинкой, блестящие красные губы и замерев на удлиненной форме его очей, где зеленая радужка с коричневыми всплесками, повторяла мой цвет глаз.

И я неожиданно ощутил боль моей любимой девочки. Ту самую, которую испытывал когда смотрел в карие глаза Маришки, говоря о невозможности возврата былого, таким образом, разрушая ее надежды на счастье со мной навсегда.

— Меня всегда воспитывали в открытости чувств и эмоций перед людьми и обществом, — заговорила Линочка, и голос ее зазвучал бодрее, будто она, решившись на, что-то теперь не собиралась отступать. — Бабушка, которая меня воспитала, всегда утверждала, дабы не замкнуться в одиночестве, необходимо отстаивать свое мнение. Говорить о своих теориях, мечтах, предпочтениях открыто и честно. И я так поступал всегда… Всегда, до последнего времени… Я лишь раз изменила себе, стараясь спрятаться от правды, и теперь… Теперь мне стыдно смотреть в твои глаза, Вук, — Лина прервалась, и я почувствовал, как задрожали ее губы, и судорожно сжалось горло, видно она хотела зарыдать. И также моментально, будто я не просто мыслил с ней в унисон, но и воспринимал синхронно, нейрон, представляющий меня, как душу, личность, мысль резко сжался. А потом я внезапно вспыхнул, как яркая искорка, как зачаток любви и в том порыве послал в направлении мозга Лины (расположенного позади меня) всю трепетность чувств, которые испытывал. Чем-то напоминающая малую волну образующую колебание воздуха, она колыхнула не только поверхность желтовато-студенистого мозга, испещренного углублениями, возвышенностями, миниатюрными ямками, но и пространство вокруг меня, наполненное чуть рябящей розоватой жидкостью.

— Дорогая, не плачь, — вскрикнул Беловук, и торопливо дернувшись с кресла, в два шага покрыл расстояние до кровати Лины, присев на нее, и заключив мою девочку в объятия, схоронил ее всю на груди. Несомненно, сняв волнение и словно окатив меня потоком холодной воды. Так, что я мгновенно потух, не успев дослать поток любви к артериям, узлам, всего-навсего нейронным связям моей любимой, и тем сообщить, что я здесь, что люблю. Впрочем, Беловук (надо отдать ему должное) проявил привычную заботу и не стал лезть с поцелуями к Виклине, в том очередной раз, показывая себя как высоконравственного человека.

— Прошу тебя, дорогая, не волнуйся. Сейчас это не допустимо, — воркующим голосом, погасившим в нем всякую басистость, произнес он, лишь мягче прижимая к своей груди голову Лины, и слегка придержал ладонью ее спину. — После перенесенной болезни необходим покой. Все-таки транзиторное нарушение мозгового кровообращения в таком юном возрасте и при нашем уровне лечения не опасно, однако, не желательно. И почему, я тогда не довел тебя сам до комнаты в корпусе? Это я виноват в случившемся, потому как надо было тебе объяснить, что до диагностики любые поездки противопоказаны.

— Нет, ты ни в чем не виноват, — отозвалась очень ровно Виклина, и я к собственному удивлению понял, что она сейчас станет врать. Так как это присуще людям Земли, но никак ни радуженцам. — Просто Каля и Земко предложили встретиться и прогуляться, и я согласилась. Я забыла им сказать, что мне вредно путешествие по канатной дороге, так бы мы поехали на автомобиле.

Это не просто была ложь.

Это было нечто иное.

Словно Лина знала, кто повинен в ее болезни и прикрывала его проступок. Вернее, его наглое перемещение, подмену в ее же теле. И если раньше я испытывал раздражение в отношении Беловука, прижимающего к себе мою девочку, то сейчас, так-таки, взорвался гневом в отношении себя…