Диана Гэблдон - Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти [litres]

– Да. Это похоже на то, что было со мной. Продолжай. Что ты сделал потом?

– Увидел большой камень с трещиной, через которую прошел в первый раз, и, набрав в грудь воздуха, снова шагнул туда. Можешь считать меня лжецом, но я, хоть убей, не смогу описать того, что со мной потом случилось. Очнулся я на траве в центре круга камней. Я пылал.

Она удивленно посмотрела на него.

– Буквально пылал? То есть твоя одежда горела или ты всего лишь…

– Я знаю, что означает слово «буквально», – напряженно ответил он. – Мне, может, далеко до тебя, но я получил кое-какое образование.

– Прости, – она примирительно кивнула и жестом попросила его продолжать.

– В общем, я буквально был в огне. Моя рубаха горела. Вот… – Он расстегнул позаимствованную у Роджера ветровку и развел в стороны ворот синей рубахи, открыв взгляду Брианны заживающее красное пятно ожога на груди. Он было собрался застегнуть рубаху, но она остановила его жестом и нагнулась, чтобы рассмотреть пятно. Оно находилось точно напротив сердца. Имело ли это какое-нибудь значение?

– Спасибо, – выпрямившись, сказала она. – Что… о чем ты думал, когда проходил через камни?

Он пристально посмотрел на нее.

– Я думал, что хочу вернуться. О чем же еще?

– Да, конечно. Но, может, ты думал о ком-то конкретном? О Мораг, например, или о Джеме?

Лицо его на миг приобрело неописуемое выражение то ли стыда, то ли волнения, и он отвел взгляд.

– Да, – коротко подтвердил он. Невесть откуда она знала, что он лжет. Он кашлянул и торопливо сказал: – Я катался по траве, чтобы сбить огонь, а потом мне стало плохо. Я долго лежал там, не в силах подняться. Не знаю, сколько, но очень долго. Ты ведь знаешь, каков канун дня летнего солнцестояния? Бледный свет, солнца не видно, но оно еще не село.

– Летние сумерки, – пробормотала она. – Да, знаю. И ты попробовал пройти еще раз?

Ему стало стыдно. Солнце уже клонилось к закату, окрасив облака, озеро и мост в темно-оранжевый цвет, но румянец, заливший широкие скулы Бака, все еще был виден.

– Нет. Я испугался.

Невзирая на недоверие, которое она испытывала к нему, и на то, что он сделал с Роджером, Брианна невольно посочувствовала Баккли. Ведь она и Роджер хотя бы относительно понимали, куда идут. А с ним все произошло неожиданно, и он до сих пор не знает почти ничего.

– Я бы тоже испугалась, – сказала она. – А ты…

Ее прервал раздавшийся из-за спины окрик. Повернувшись, она увидела Роба Кэмерона, бегущего по берегу реки. Он помахал ей и взбежал на мост, запыхавшись после бега.

– Привет, босс, – сказал он с ухмылкой. – Увидел тебя по пути домой. Не хочешь пропустить по кружке пива? И друга твоего, разумеется, я тоже приглашаю, – добавил он, кивая в сторону Уильяма Баккли.

Пришлось представить их друг другу. Бак был назван родственником Роджера, временно гостящим у них дома. Брианна вежливо отказалась от пива, сказав, что будет ужинать дома с детьми.

– Что ж, значит, в другой раз, – беззаботно сказал Роб. – Рад знакомству, приятель.

Он убежал, легкий, как газель, а Уильям Баккли, прищурившись, смотрел ему вслед.

– Что такое? – спросила Брианна.

– Парень положил на тебя глаз. Твой муж об этом знает? – резко спросил он, повернувшись к ней.

– Не глупи, – отрезала она, но ее сердце забилось чаще, что ей совершенно не понравилось. – Мы работаем вместе. Он состоит в одной ложе с Роджером, и они обсуждают старые песни, вот и все.

Он фыркнул и покачал головой.

– Может, мне далеко до тебя, – произнес он, неприятно улыбаясь, – но я все же не дурак.

24 ноября 1777 года, Филадельфия

Лорд Джон Грей отчаянно нуждался в слуге. Прежний оказался бездельником, да к тому же еще и вором: Грей поймал его на краже ложек и уволил – после того как выворотил его карманы и оттуда посыпались ложки. Следовало арестовать его, но вряд ли местный полицейский станет слушать английского офицера.

При известии о приближении армии Хау большинство английских военнопленных увезли из города – американцы хотели обменять их. Генри оставили.

Предаваясь мрачным размышлениям, Грей чистил мундир. Теперь он носил его каждый день, чтобы защитить Дотти и Генри. Грей уже несколько лет не находится на действительной военной службе, но патент на чин, подобно многим в его положении, не променял, сохранив звание подполковника. Он не знал, что сделал бы Хэл, попробуй Грей выйти в отставку, и вряд ли когда-нибудь узнает – ему нет необходимости продавать свой патент, да и состоит он в полку Хэла.

Одна из пуговиц держалась слабо. Грей достал из сумки игольник, с первого раза вдел нить в игольное ушко и крепко пришил пуговицу к мундиру. Это вызвало у него чувство морального удовлетворения, и он осознал, что сейчас от него почти ничего не зависит, раз уж такая малость, как пришитая пуговица, вызывает у него радость.

Он нахмурился своему отражению в зеркале и резко одернул местами потускневшие золотые галуны. Грей знал, как заставить их вновь заблестеть, но будь он проклят, если станет натирать их куском вымоченного в моче хлеба. Вряд ли его внешний вид повлияет на мнение генерала Хау, даже если Грей вдруг подъедет к штабу в носилках и с турецким тюрбаном на голове. Хау мог месяцами не мыться и не менять нижнее белье – и не только на войне.

Но в армии наверняка есть хирурги, и Грею нужен лучший из них. При мысли об этом он поморщился. Он знал многих военных хирургов, и некоторых из них излишне близко. Однако армия Хау вошла в город в конце сентября, а сейчас середина ноября, к оккупации уже привыкли, как и к неприязни горожан.

Доктора-повстанцы либо покинули город, либо не захотят иметь дело с английским офицером. Симпатизирующие лоялистам были бы рады помочь ему – он посетил не один вечер, устраиваемый богатыми лоялистами, и познакомился с несколькими докторами, – но ни один из них не был хирургом. Один лечил только венерические заболевания, другой оказался акушером, а третий – обычным шарлатаном.

Вот Грей и решил сам прийти в штаб Хау с просьбой о помощи. Дольше ждать нельзя – Генри по-прежнему упорно отказывался от операции, хотя с похолоданием ему вроде бы стало легче. Уж лучше провести операцию сейчас, чтобы рана поджила прежде, чем наступят зимние холода и в закрытых домах воцарятся зловоние и грязь.

Он пристегнул меч и вышел из дома. Навстречу ему по улице, глядя на дома и сгибаясь под тяжестью вещевого мешка, брел солдат. Спускаясь по лестнице, Грей скользнул по нему взглядом, но этого оказалось достаточно. Он вгляделся пристальней, не веря, и вдруг бросился к высокому молодому солдату, позабыв про шляпу, галуны, меч и репутацию, и обнял его.