Юрий Леляков - Четыре круга судьбы

— Попробую объяснить, — начал Герм. — Представь: ты живёшь в далёком прошлом, и высшее существо во сне — иначе не выдержать — диктует тебе понемногу учебник физики, чтобы переписал наяву! И переписываешь — механически, не думая, что другое начертание буквы — другая величина! И так же — веками, пока нет книгопечатания, другие переписывают за тобой! Не смысля, многое путая — но этот сборник ошибок считают средоточием мудрости! Мало услышать и увидеть, надо ещё понять!

— Но разве высшие будут диктовать непонятное… — начала Фиар.

— Вернее — так, что не поймёшь, — уточнил Донот.

— А если ты этот текст представишь властям «мира сего»? — добавил Талир. — Им не нравится что-то, требуют изменить…

— Подожди, так… Распоряжаются откровениями высших? — спросила Фиар.

— Редактируют откровения? — уточнил Ратона. — А верить как в незыблемую святую истину — в то, что отредактировали? Это — уже канон?..

— Но и как же свободная воля человека? Я не понимаю! — начал Джантар. — Человек ответствен за всё, что делает, включая искажения священных текстов… А если — случайно, не намеренно? От непонимания сложных вопросов, ошибок перевода? И — каждый раз надо восстанавливать Высшую Истину в её чистоте… Как же это?

— Да и… крепко ли люди веруют? — задумался Итагаро. — Убивают, крадут, завидуют… В глубине души — не верят, не укладывается в сознании! Это сперва святая истина даётся просто: делай добро и не делай зла! А потом — обрастает ритуалами, у каждого народа другими, из-за них вспыхивают войны… И как понять воздаяние, если Бог — один, а религий — много? Куда попадёт верующий… за эту свою борьбу?

— Мы и говорим: что же возвещает пророк… — вновь начала Фиар.

— А я и тексты вроде бы видел, — сказал Итагаро. (Не вспомнив, впрочем: где, когда?) — Так и сказано: вы должны воевать с теми-то! А как же — «не убий»?

— Ты… точно видел? — прямо встрепенулась Фиар. — В священных текстах?

— Ну, мы все что-то читали! И думали: это — от пророков, оно — святое!

— Как же искажена «высшая истина»? — не выдержал Минакри. — Запросто… И кем?

— Наверно, ад и есть — символ: сжигание грехов в муках совести, — предположил Талир.

(И тут Джантар понял: больше не может молчать о своём главном сомнении…)

— Бог один для всей Вселенной? — начал он. — Но с какой стати все планеты, населённые разумными существами, погибнут за грехи жителей одной?..

(Все умолкли. Сразу…)

— …А если каждому народу дарована своя особая вера — как быть людям смешанной национальности? А — новые народы, что появились потом? О них же ничего в древних писаниях не сказано! Где их место — в чьём раю или аду? Как им угадать это, если пророки не указали наперёд? И почему мы должны — ждать торжества иных народов? А — сами?..

(Да — уже из газеты, заглянув в выходные данные, знали название родного языка, страны, народа: русские, Россия! А в «священных текстах», насколько помнили: «избран» — какой-то «народ Израилев», Коран — ниспослан арабам, но есть ещё — «кришнаиты»…)

—…Где во всём этом — место русских? И большинству народов — вовсе «откровений» не было, они живут по канонам, ниспосланным другим? А где потом их место в… последней битве Добра и Зла, о которой тоже всюду речь? И, если известна «правильная» вера — почему столькие держатся «неправильной»?

— Именно потому: не могут понять, что от них требуется! — не выдержал Минакри. — Соблюдения обрядов, обычаев, которых никто не знает… Рассчитано всё — на один конкретный народ!..

— Ну, так что: именем Бога освящают заведомую ложь? Нет, я не то хотел сказать, — спохватился Джантар. — Но… Если нам говорят: рай и ад — внематериальные, внепространственные понятия, как-то связанные с самой логикой Вселенной, с понятиями Добра и Зла, кармы и воздаяния, информации, жизни и смерти, созидания и разрушения… Почему — мы должны на примитивном уровне бояться чего-то судебно-пыточно-казарменного? Или это… лишь для ленивого ума, истинная же вера — постижение логики Вселенной? Но формально верующие люди — совершают тяжкие грехи, несмотря на обещанные за это вечные муки! Им, что, всё равно? А как может быть «всё равно» — такое? Или — почти никто не верует искренне? Человек ищет высшей любви, а находит… сработанное на потребу практической политики пугало для подонков: то не жуй, это не плюй?..

— Ну да: почему человек ищет высшей любви, а находит — страх, что кто-то решит его судьбу? — переспросил Итагаро.

— К этому же и сводится! — добавил Герм. — Ты не угоден кому-то, порочен… А что делать? Как измениться?

— Так что же с нами делают? Заставляют ненавидеть другие народы — а потом мы и виноваты?

— И картина мира всякий раз — как угодно им! — добавил Ратона. — А потом говорят: вы тогда, на том уровне, не могли понять иначе!

— Что «не могли понять»? — не выдержал и Талир. — Что всё не развилось якобы от простого к сложному — а создал какой-то «хозяин»? И он же, «хозяин», играет народами и обычаями? И ему безразличны боль и страх человека… Что же для них — люди? Почему не скажут, как нам жить — а только отрицают всё, чего достигла наука?

— Они являлись раньше, — напомнила Фиар. — До этой науки…

— А теперь власти заставили народ отвергать науку и верить в то, что было «до»? Откуда взяли, что всё… несостоятельно? Какие доказательства этому?

— Обществу нужна вера, — напомнил Ратона. — Без веры нет морали…

— Но вера во что? Они, что, сами не читали канонов? Мы думали, там — послания инопланетян, тайны жизни и смерти! Но… То есть, это та память! — спохватился Талир. — А на самом деле…

— А на самом деле, — ответил Герм, — вот только что прочли в газете…

(Да… Прочли…)

«…Мы уже рассказывали о 8-летнней Вере М. из украинского города Старогерцога, которой никакими известными до сих пор методами не удавалось вернуть зрение. Вера М. родилась с нефункционирующим зрительным анализатором — но при этом в течение всей её жизни врачам не удавалось определить какой-либо анатомический, генетический или функциональный дефект. А тем временем ей пришлось осваивать чтение рельефным шрифтом, для слепых. Все краски окружающего мира не существовали для неё… И вот Вера М. наконец оказалась на приёме у психотерапевта Альберта Селиверстова…

…— Какой сейчас год? — спрашивает Альберт Прокофьевич.

— 1577-й… — отвечает Вера М. как бы не своим голосом. Он вдруг изменился, приобрёл несвойственные ей интонации.

— Что там… вокруг тебя? Что ты видишь?

— Подземелье замка, — отвечает Вера М. (Да, там она — видит.)

— Кто ты там? Что ты там делаешь? — спрашивает Селиверстов.

— Рыцарь тайного ордена. Брат Гильермо, — на этот раз ответ даётся ей не без труда. — Поставлен здесь… охранять сокровища…