Юрий Леляков - Журавлиная ночь

(«И тоже немного как в тумане, — понял Кламонтов. — Нет, не сам он — а то, о чём думает…»

«И я заметил, — подтвердил Мерционов. — Но давай слушать…»)

…А список адресов? Хотя сразу Мария Павловна, придя в себя от удивления, сослалась на «детские фантазии» — и лишь потом вспомнила: уже видела мельком этот список, только не поняла, что это… И «чужие» почерки, как она сразу предположила (и потом подтвердила графологическая экспертиза) — оказались изменённым почерком самого Кременецкого. И из адресов — ни одного, кроме собственного, она не знала… Но проверить надо было — и что оказалось? 30 адресов — вовсе фиктивны: либо на указанной улице нет столько домов, либо как раз данный номер пропущен в связи с перепланировкой и новым строительством. Ещё 28 — что угодно, но не жилые дома: заводы, кинотеатры, рестораны, универмаги (а в одном случае — даже здание, принадлежащее самим правоохранительным органам). Правда, 40 из указанных домов — жилые, но без квартир с такими номерами. И лишь в 16-ти — есть и указанные квартиры, но ни в одной о Захаре Кременецком никто никогда не слышал. А номера телефонов — ни в одном случае не соответствовали адресам… Но что странно: ни разу Кременецкий не «промахнулся» в названиях улиц! Все они есть в указанных городах… Хотя… мало где нет таких названий, как: Ленина, Коммунистическая, Октябрьская, Победы, Маяковского — а они и встречались чаще всего… И — вполне мог он из книг или газет знать о площади Мицкевича во Львове, и сам лично бывать на Курортном проспекте и улице Виноградной в Сочи… Однако — не промахнулся и с возможно, уникальными названиями: в Ровно — Видинская, в Киеве — улица Киото! В честь городов-побратимов, соответственно — болгарского и японского… Хотя сама Мария Павловна таких улиц не знала. Откуда же он знал их?..

(«А что? — удивился Мерционов. — Из книг, газет! А потом попробуй найди: в какой газете мелькнула эта Видинская! Джантар вот о себе читал — и то не нашёл!»

«И я… про ту «Академию», — добавил Кламонтов. — Вроде хранил газету, а бросился проверять — и где она?»

«А я — о себе? — напомнил Вин Барг. — Тоже была — и исчезла! И не помню: какая, с какой датой? Хотя — тут, видимо, уже парадоксы…»

«А Видинскую в Ровно все знают, — ответил Кламонтов. — Это большая улица…»)

…И дело вёл уже не Ромбов (передали в органы госбезопасности, и новые подробности он узнавал от знакомых оттуда, с опозданием) — а в той следственной группе нарастала нервозность. Они решили: это не может быть фантазией отдельного подростка, тут явно — агентурная сеть, которую обязаны раскрыть! И уже который день бились над списком — так и этак комбинируя названия городов, улиц, цифры в номерах домов, квартир, телефонов — и не разделяя уверенности Ромбова: это лишь акт отчаяния подростка, нашедший выход в странной фантазии…

(«Уже серьёзно! — встревожился Мерционов. — Такие страсти… там, где всё ясно! И — скольких людей будут подозревать?»

«Вот так шпиономаны и изгадили наше прошлое», — не сдержался Ареев.

«А на Фархелеме… сработал эффект критической массы безвинно пострадавших! — добавил Тубанов. — Вот и доказывай, что «исполнял долг» — в штанах, полных «животной приpoды»!..»

«Тоже верно, — согласился Мерционов. — Был там такой аспект. А земляне — терпят, и потом бьют не по тем…»)

…Итак, список адресов неожиданно стал в деле камнем преткновения — и оставался, несмотря на усилия дешифровщиков… Зато почти сразу подтвердилось в общем очевидное: на заводе, где работал отец Кременецкого, в ходе лекций и партсобраний вовсе не оглашались государственные тайны. Весь отдел снабжал «тайнами» один сотрудник — либо со слов западных радиостанций, либо попросту придумывая сам. Но удивительно — весь отдел долгие годы и внимал, развесив уши, и никто не подумал его одёрнуть! Хотя… Вскрылся и общий нездоровый моральный климат: коллективные выпивки прямо на рабочем месте, недостачи, премии за брак — но это было уже в компетенции ОБХСС. А вот — судьба Захара… Его путь самым естественным образом, казалось, лежал в сторону Донбасса; но вот — пока лишь тетрадь на вокзале в Керчи, и странные (вероятно, всё же ложные) следы в Ровно и Тернополе, где ему нечего делать…

(«Постойте… Сентябрь! — сообразил Мерционов. — И его так и не нашли?»

…Никаких следов. И всё, что прибавилось за два месяца — это ещё тетради. Кроме той, из Керчи — найденные дома, при обыске…

(«Одну всё же выронил, — понял Мерционов. — Но остальные? Что в них?»

«Подожди, узнаем! — встревоженно ответил Тубанов. — Сейчас, из памяти Ромбова…»

«И смотрите: тут — всё почти чёткое! — заметил Вин Барг. — И, если уже сложилось…»)

…Итак, по меньшей мере два десятка тетрадей — с законченными и незаконченными текстами, намётками, дальнейшими планами — и копии самых поздних вариантов Ромбову удалось прочесть благодаря знакомству со следователем, который теперь вёл дело. Тот как-то сумел убедить своё начальство, что свежее впечатление «непредвзятого человека» поможет разобраться. Хотя кое-какие фрагменты Ромбов видел прежде…

(«А это вообще законно? — с сомнением спросил Тубанов. — Или… в виде исключения?»

«Не знаю, практикуется ли обычно, — успел ответить Вин Барг. — Да нам и не это важно…»)

…И что оказалось: по разгаданному им шифру Ромбов в общем верно восстановил сюжетный стержень одной из повестей, с названием действительно «Камера смертников», и даже верно расшифровал аббревиатуру КПЗЛ как «Коммунистическую партию Земли и Луны» — но лучше бы ошибся! Подтвердилось наихудшее подозрение, которое гнал от себя… Всё, что описывалось: преследования инопланетян и заинтересовавшихся ими земных учёных, фашистская диктатура, формирование той же КПЗЛ в глубоком подполье, демонстрации протеста против покушений на инопланетян, замораживание программ космических исследований, пьяная драка министров в президиуме съезда правящей партии перед телекамерами, и наконец, новая революция с участием тех же инопланетян и «запрет философии» — мыслилось Кременецким как будущая история… Советского Союза!..

(«И шок для него! — понял Мерционов. — Тогда, в 83-м…»

«А я бы тогда как понял? — согласился Тубанов. — Представить не могли!»)

…Правда, этот замысел был не доведён до конца: в последних строках обрывавшегося текста — какой-то один палач, поссорившись с другим в ходе допроса арестанта, ударил того «…кожесдирателем прямо в пах. Тот согнулся и взвыл от боли — и как раз в этот момент снаружи раздался стук в дверь. Не зная, что это агенты 0271 и 0134, палач подошёл и открыл дверь…» — и о дальнейшем оставалось лишь догадываться. Хотя тогда Ромбов — просто вернувшись к началу, углубился в чтение с первой страницы, где сразу встретились те же агенты…