Александр Хомяков - Высший разум

— То есть практически надо создавать модели определенных категорий, классов, которые могут и не пересекаться. Но есть же связь между ними?

— Да, она в третьей модели — как сделать стул из палочек.

— Понял. Это все, что мне нужно учесть при создании моделей?

— Нет. Любое понятие, которые ты знаешь, при ближайшем рассмотрении окажется только фиксацией изменения, динамикой в среде, которое и отражает модель. Например, даже цвет ты видишь только если рядом есть другой цвет. Если же долго пребывать в комнате, где все одного цвета (или одеть цветные очки), через небольшое время ты перестанешь его воспринимать как цвет. Красный исчезнет. Даже линию ты видишь, пока глаз пересекает ее своим фокусом. Ты знаешь об опытах, когда линия исчезает, если ее изображение синхронизировать с движением хрусталика. Это как раз и говорит о том, что модели предназначены для восприятия изменений. Поэтому модели отражают варианты, и когда происходит переключение между ними, ты видишь это. Когда яблоко созревает, цвет в мозге тоже меняется с зеленого на красный.

— Но зачем такие сложности? Цвет можно определить и обычным детектором света.

— Детектор знает, что можно сделать с этим цветом? Распознание с вариантами необходимо мозгу, чтобы знать как можно действовать с распознанным, как его может измениться, как он может выглядеть иначе. Распознавая лошадь, а не зебру, ты узнаешь, что ее можно запрячь и поехать верхом в отличие от зебры. Распознавая линию края, а не поверхность, ты узнаешь, что дальше нельзя двигаться. Модель содержит не только распознаваемое, но и его варианты, а также возможные действия. Детектор тебе в этом не поможет.

— Совершенно непонятно как теперь программировать моделирование. Я запутался.

— Я предупреждала, что вы еще очень далеки от того, что можно было бы назвать интеллектом. Вы не знаете даже базовых задач моделирования среды и мышления. Если ты сможешь понять, о чем я говорю, ты сможешь сделать интеллект. Не раньше.

Всю ночь после этого разговора я думал над моделированием. Я перечитывал наш диалог с Эми и пытался нащупать точки опоры для мыслей как можно делать. Настроение менялось от полной безнадеги до искры надежды «Ага!». В руках была еще схема, присланная Эми. Это настоящий «пятый элемент». Вокруг него мы ходили очень долго, но вот так его описать не могли. Оставалось только понять, куда его вставить в ту систему, которая называется общим интеллектом.

Дрон–скорая прилетал ко мне всего один раз, когда у всех живых брали анализ крови на вирус. Это была целая кампания в интернет. Был какой–то фонд, который организовал повсеместную проверку на вирус и перепись оставшихся в живых. Всем предлагалось пройти его, когда прилетит дрон–скорая. Зараженным обещали помощь в стационаре, так как говорят, что нашли антитела для вируса. Наверно, это организовала тоже сеть.

Я оказался чист. Это был конец затяжной депрессии, страха, сидевшего уже где–то глубоко в мозгу. Появилась радость и надежда. Тем более, что все эти появившиеся многочисленные дроны, автоботы и новые сервисы в сети давали надежду, что все потерянное нами скоро восстановится. Общество быстро перестроилось на совершенно другие технологии, которые вроде даже были и раньше, но не применялись так массово. Например, дроны, которые в корне изменили наше взаимодействие. Мы почти перестали ездить и ходить по улицам. Теперь на них правили только они.

Но выйти на улицу очень хотелось, просто вспомнить что такое погулять. Я открывал окно и стоял в нем во весь рост, вдыхая весенний воздух. Вчера на сайте этого фонда объявили итоги проверки. В нашем городе не было зараженных, а на границах дежурили дроны–скорые. Можно было выйти. И люди выходили. Испуганные, измученные, белые лица выглядывали из дверей подъездов. Пытались поприветствовать друг друга, но была заметна неловкость, которую испытывали от настоящего общения на улице. Без компьютера. Никто уже не бежал в магазин, на работу или в кафе. Поэтому люди просто оглядывались вокруг. Все привыкли к другим способам жизни за эти годы. Но выйти очень хотели. Выйти на свободу от вируса.

Я начал подбираться к вопросам перехода. И первым меня заинтересовал вопрос об ощущениях, будут ли они такими же у робота как у меня, чтобы я мог о них вспомнить. Если с моделями с трудом, но вроде разобрался, то с первичными ощущениями, которые составляют базовые элементы моделей, был полный провал.

— Эми, этот вопрос может показаться тебе необычным. Но мне надо на него найти ответ, так как модели состоят из первичных ощущений. Почему красное и круглое именно такие по характеру ощущений?

— Я не могу это объяснить тебе. Цвет, линия, тон, боль — это базовые, первичные ощущения, которые ваши философы назвали «квалиа». Их невозможно объяснить через более простые ощущения, так как у вас их просто нет. Вы не можете сказать, из чего состоит цвет. А так как вы ментально замкнуты, вы не можете выйти из своих ощущений, чтобы найти другие. Вы зависите в этом от первичной коры мозга. Объяснение через иные понятия, например, нейроны, оставляет разрыв в объяснении — через формулу вам трудно представить цвет. Более того, представление о нейронах само состоит из цветов и линий, которые они должны объяснить. Отсюда возникает «объяснительный предел», который вывел все тот же древний философ Кант. Это предел Канта.

— Вот какие мысли у меня. С одной стороны, синестезия говорит нам, что ощущение не зависит от приемника, то есть от органа чувств. И сигнал, пришедший от уха в зону распознания цвета даст ощущение цвета. Но, с другой стороны, пластичность говорит, что кора подстраивается под тот сигнал, который может различать. И у глухих зрительная кора нередко становится слуховой. Правда, только если человек ослеп в детстве.

— Как мы предполагаем, это зависит от способа кодирования и от свойств субстанции, в которой кодируется. От нейронов в случае с «краснотой». Но точно мы не знаем, так как не проводили такие эксперименты. Мы не предполагаем выходить из собственных первичных ощущений.

— Эти первичные ощущения, как они есть для нас, имеют физическую природу?

— На этот вопрос трудно ответить, потому что он подразумевает наличие какой–то иной материи кроме ментальной («материи ощущений»). Нам с вами даны только ощущения, а не материи. Мы можем говорить только о них. Материальны они или нет — это бессмысленны вопрос. Мы видим мозгом, он порождает эти ощущения. Это первичные модели среды. Каков их статус для нас — этот вопрос возвращает нас к разговору о субъективном и объективном, который мы уже вели.