Вероника Батхен - Фараоново племя

— Скажите…

— Нет я не родственник. Просто однофамилец. У нас во Франции так много странных фамилий. Мой прадедушка был мосье Каплун, он женился на мадемуазель Фейфер и быть бы его потомкам каплунами с перчиком, но по счастью прабабушка рожала одних дочерей.

Продолжая балагурить, Тулуз-Лотрек увлек девушку в паромобиль, чертыхаясь, завел мотор, и машина запетляла по улочкам. Художница едва успевала поворачивать голову — дворец королей Помаре, гробница старого короля, резиденция епископа, Нотр Дам де Папеэте, мясной рынок — никогда не ходите туда одна, мадемуазель! А вот и приют талантов!

Белый особнячок с башенками и флюгером выглядел вполне мило. Необъятная таитянка в тюрбане и цветастом платье восторженно встретила дорогого Рене и прекрасную новую постоялицу. Цена за номер оказалась доступной, запах готовящегося обеда — восхитительным, стая желтых и тощих кошек — расположенной к дружеству. Из раскрытых окон доносился многоголосый смех, кто-то наигрывал на фортепьяно модную песенку «Мудрая старая совушка» — и неплохо, надо сказать, наигрывал. В тени цветущих лиан расположился красавец мулат с мольбертом, ему позировала юная негритянка. Две танцовщицы упражнялись прямо возле фонтана, в глубине сада кто-то напевал арию — жизнь кипела. Множество рук поднялось, приветствуя господина Рене и его гостью, множество голосов отозвалось «маэва»! Расцеловавшись с хозяйкой, миссис Техурой, Рене попросил принять барышню как родную дочь, и тут же, извинившись, исчез в саду — его ждал неотложный разговор.

К тесноватому номеру под самой крышей прилагалась ванна с благовонным маслом, уютное кимоно с аистами и охлажденный сок лайма. Счастливая и усталая Джулия немного вздремнула, свернувшись на плетеной кровати. Сновидений она не запомнила, но сон освежил её. Чтобы почувствовать себя дома не хватало лишь одного. Джулия раскрыла этюдник, закрепила чистый лист и привычными штрихами набросала контур мансарды, корзину роз у подъезда и мечтательную уличную побирушку. Затем, по совету вездесущей хозяйки художница отправилась на проспект Марешаль. Миссис Техура шепнула ей, что корсетов на Таити не носит даже жена Рокфеллера, а цветастые платья из местных тканей позволяют телу дышать в любую жару.

Магазинчики Джулию очаровали. В пару элегантных салонов она даже не стала заглядывать — туалеты от кутюр товар для богатых туристок. А вот пыльные темноватые лавочки с грудами юбок, парео и набедренных платков для местных модниц порадовали заезжую гостью. Легкая ткань и вправду давала телу прохладу, свободный покрой юбки позволял стремительно двигаться, кожаные сандалии придали упругости шагу. Джулия подумала — и решилась. Ни разу с тринадцати лет она не появлялась на людях без брони из холста и китового уса, без чулок и подвязок… боже, как замечательно!

Видела бы эти наряды тетя Зозо! Но старая дева далеко и Нью-Йорк далеко — словно его и не существовало. Есть только море и солнце, чайки и попугаи, запах цветов лахуа, звонкая перекличка торговцев, птичий гомон, меланхоличное бренчание укулеле. Невероятная синева, бесстыжая алость, молочная белизна, бьющая в глаза зелень. Шершавая фактура кокосового ореха, стершийся песок пляжа, гладкие словно кожа камни горячей лестницы. Груда фантастических рыб на палубе крытой лодки — шипастые, пучеглазые, ярко окрашенные, с причудливыми переливами и орнаментом чешуи — вот бы собрать натюрморт в духе малых голландцев. И лица, лица… Южное солнце шло всем — молодым и старухам, китаянкам, японкам и чернокожим, белым леди и белым совсем не леди. Сияли волосы и глаза, сверкали улыбки, играли плечи и бедра. Колыхались гирлянды из пышных цветов — половина таитянок украшала себя душистыми ожерельями. И мужчины казались смелее, горячее, стремительней, они гордо несли себя, страстно смотрели — и на неё, Джулию, тоже! Но она не искала знакомств.

Небольшое кафе в полинезийском стиле с верандой крытой панданусом не выглядело торжественным и народу в нем трапезничало не очень много. Зато аппетитно пахло дымком и рыбой, свежим хлебом и свежей зеленью. И молодой официант, блистая татуированным торсом, пробирался вдоль столиков, и пожилой лохматый скрипач расположился у бара, выводя «Совушку» — без особенной радости, но с въевшимся намертво мастерством. Джулия выбрала столик у самой набережной, чтобы наблюдать за прохожими. Она быстро расправилась с упоительно вкусным ужином, но уходить не спешила — потягивала кокосовое молоко, слушала музыку и наслаждалась.

На край стола опустилась бабочка, огромная как блюдце. Крылья покрывал сложный узор, похожий на восточную вязь, усики вздрагивали, мохнатое брюшко трепетало. Не наглядеться. У Джулии тут же возник новый сюжет — таитянская девочка бежит по тропинке, разбрызгивая утреннюю росу, а за ней летят бабочки, словно свита крылатых эльфов. Художница протянула ладонь, надеясь приманить южное чудо, но вдруг загремел барабан, второй, третий. Бабочка спорхнула прочь.

Джулия огляделась — на импровизированной полукруглой сцене у дальнего края набережной что-то происходило. К барабанам присоединились скрипки и кларнет-виртуоз. Вспыхнули факелы по краям сцены, служители зажгли лампы с кокосовым маслом. Взметнулась в небо тоскующая мелодия — словно над Папеэте собиралась буря, злой ветер хлестал облака, а берег замер в настороженной тишине, ожидая первых ударов волн. Толпа собралась мгновенно — пестрые птицы, что слетелись на охранительный свет маяка. Джулия тоже встала — ей сделалось любопытно.

Когда пространство перед сценой заполнилось до отказа, скрипки замолкли и барабаны на мгновение остановились. Танцовщица появилась из тумана беззвучия — только звон браслетов на узких щиколотках, да щелчки унизанных кольцами длинных пальцев. Высокая, гибкая, она была одета в серый шифон — многослойные шаровары, тонкий пояс, охватывающий рубаху и огромные рукава, тут же подхваченные ветром. Скрипка снова заговорила, дымные крылья взметнулись в такт. Буря бросала женщину-чайку о скалы, скидывала на гребни валов, кружила в потоке воздуха, угрожала огнями. Несколько раз ткань проносилась так близко от пламени, что казалось — танцовщица вот-вот вспыхнет. Но мелодия всякий раз уводила женщину от опасности, позволяла укрыться в шхерах, кануть в облако, подняться над утомленным миром, парить выше бури и наконец опуститься в доверчивые ладони синей лагуны. Рукава-крылья взметнулись в последний раз, серебряные браслеты смолкли, зрители разразились бешеными аплодисментами. Удивленная Джулия обратила внимание — танцовщица плакала, не скрываясь, размывая слезами грим. И у зрителей то тут то там предательски блестели глаза — у миллионеров, туристов, матросов и рикш, у их жен и подруг. Видимо, здесь не принято прятать чувства… Клетчатый однофамилец Тулуз-Лотрека оказался прав — это стоило видеть.