Вероника Батхен - Фараоново племя

«Глупство какое, — улыбнулся старый скрипач. — Делать чудеса — все равно, что делать детей, — никогда ведь не знаешь, получится или нет».

Годину бедствий предвещает особенная пора. Колосья наливаются золотом, сети полны тяжелого, шустрого серебра, ветки ломятся под весом спелых плодов. Коз — видано ли? — коз, словно варшавских пани, этим летом кормили сливами и абрикосами, доили с них сказочное молоко, чистые сливки. Коровы телились двойнями, овцы ягнились тройнями, женщины рожали легко — горластых, крепких мальчишек со сжатыми кулаками. Жить бы и радоваться в году 5679 от сотворения мира и втором от Революции… да кто ж даст жить бедным евреям? Местечко Озаринцы с весны брали трижды — красные белые, жовтоблакитные, злые как казаки и голодные как диббуки. Три раза община давала откуп — табаком, пейсаховкой, мясом, потерявшими цену ассигнациями и золотыми червонцами. Три раза собирались в синагоге благодарить за спасение от лютых хищников. И в канун праздника Кущей напасть явилась в четвертый раз.

— Комец-алеф — о, комец-бейс — бо, комец-гимель — го… Не ленитесь, мальчики, повторяйте за мной!

Задумчивый реб Хаим ходил по классу, похрустывал пальцами, поправлял без нужды очки. В седеющей бороде его застряли крошки махорки. Сопливые ученики жались к печке, на разные голоса выпевая азы алфавита. Мальчишки постарше корпели над книгами, переписывали священные буквы на оберточную бумагу, заучивали наизусть толкования. Кто-то щипал соседей, плевался горошинами из трубочки, дразнил котенка, украдкой чесал болячки, показывал язык дурачку Ицке — младшему брату почтенного раввина. Занятия в хедере шли своим чередом, вот только дети были бледны, худо одеты и вздрагивали от резких звуков. С ночи стреляли по обоим берегам Немийки, бой шел за старую крепость, возведенную невесть какими панами в давние времена. Поутру потрепанный белогвардейский отряд проскакал через местечко — оставалось дождаться новых хозяев.

— Хватит баловаться, Залман! Скажи, из чего был сотворен Адам? — учитель остановился перед рыжеволосым юнцом и отнял у него трубочку.

— Из земли, ребе, — пробормотал мальчишка.

— Из какой земли? — уточнил раввин.

— Из святой, — прошептал Залман.

— Боже мой, властелин мира! Этот невежда через три месяца выйдет к Торе! Дай мне не дожить до позора, — реб Хаим воздел к потолку руки. — Лейба, из какой земли был сотворен Адам?

— Из мокрой, — захлопал глазами чумазый Лейба.

— Почему, мудрец ты хеломский?

— Потому что из мокрой легче лепить.

— Тише, дети! Тише, кому сказал! Янкель, надежда моя, из чего был сотворен Адам?

Белобрысый, прозрачный до худобы Янкель брезгливо оглядел соучеников:

— Адам был сотворен из красной глины.

— Почему же? Объясни, пусть эти лентяи слышат.

— Потому что секреты священного языка таятся в его корнях. Адом — красный. Дам — кровь. Адама — земля, породившая Адама. Красная глина дарует плоть, а Господь наш вдыхает жизнь, — скучно ответил Янкель. — И не надо меня хвалить, я все равно не буду раввином.

— Кем же ты будешь с таким умом? — вздохнул ребе.

— Большевиком, как Дора и Берл. Построю новый, счастливый мир!

Раввин потянулся было отвесить затрещину бессовестному мальчишке, но не успел.

— Беда, реб Хаим, беда пришла! Бегите до синагоги! — в перепуганной, потерявшей парик бабе, пинком отворившей дверь хедера, трудно было узнать красавицу Малку, жену богача Фельдмана, владельца единственной на округу водяной мельницы. — Бандиты!

— Они стреляют в людей, Малка? Они хотят делать погром?

— Упаси боже, нет! — женщина замахала руками, отстраняя несчастье.

— Они хотят получить свой кусок власти, ломоть мяса и хорошую водку. А потом придут другие бандиты и выгонят их долой.

— Они хотят наших девушек, ребе! Чтобы мы сами отобрали лучших красавиц, нарядили их, как невест царя Соломона, и отвели к этим мамзерам, к этим бесстыдникам, пусть их матери никогда не увидят внуков.

— Они слишком много хотят. Община не согласится.

— Согласится, ребе! Старики и молодые — все хотят жить.

— А твоя дочь ходит между девушками, как пава между курицами. И ты пришла просить помощи, потому что без неё сделаешь конец своей жизни?

— Потому что взяв этих, они потребуют и остальных. А потом ограбят, сожгут местечко, порубают живых людей без разбора. Ой, реб Хаим, мы все пропали!

Синагога кишела растревоженным муравейником. Женщины рыдали и заламывали руки за дверью, внутри собрались мужчины, от дряхлых стариков, до безусых парней. Кипели споры, к потолку поднимались витиеватые проклятия пополам с русской бранью. Остановясь на пороге реб Хаим прислушался к говору и не поверил тому, что услышал.

— Прачка Циля больна чахоткой, ей уже все равно.

— Рыжая Зельда гулящая, пусть она отдувается!

— У бешеной Доры два ареста, и каторга!

— Расчехлить пулемет и вдарить по гадам! Из окна синагоги — ннна! Ннна! Их с полсотни сабель, не больше. Осилим!

Хромой Мотя недавно вернулся с фронта и был готов драться дальше. Тощий Берл поддержал его, обещая большевистский отряд в помощь страдающей бедноте. Толстяк Фельдман, услышав про красных партизан посулил Берлу, что тот до конца жизни будет работать на зубного техника. Сионист Осинкер, потрясая буйной шевелюрой, предлагал всем немедленно отправиться в Палестину и основать там прекрасный кибуц. Старый реб Нахман, двоюродный внук того самого ребе Нахмана, посоветовал Осинкеру прогуляться куда как ближе. Реб Хаим протолкался к возвышению синагоги и рявкнул:

— Евреи, шекет!

— Тише! Тише! Наш ребе говорит! — зашумела толпа. Кто-то взвыл, кому-то звучно заехали по затылку — и голоса, наконец, смолкли.

— В Торе сказано — не вноси платы блудницы и цены пса в дом Господа. Мы не выкупим жизни честью наших дочерей, потому что нас это не спасет.

— А как же Эстер, реб Хаим? Как же праведная Эстер, которая стала женой язычника Ахашвероша? Как же Йегудит, соблазнившая Олоферна? Как быть с Сарой, которая вошла наложницей в дом фараона, чтобы спасти Авраама? — старый талмудист говорил кротким голосом, но глаза его были полны сарказма.

— Оставь свои хасидские штучки, реб Нахман! Иаков не стал покупать мир ценой чести Дины, и мы не станем!

— Нас всех убьют, ребе! Будет большой погром, как в десятом году, а жандармов из города не позвать, — портной говорил негромко, но его все услышали. В каждой семье местечка помнили кровавое лето. — Какую цену мы предложим вместо девиц? Что нам делать?

— Твердо уповал я на Господа и он приклонился ко мне, — раздался дребезжащий голос дурачка Ицки. Раскачиваясь и приплясывая, он напевал псалом.

— И он приклонился ко мне, и услышал вопль мой! Мы скажем бандитам, что отдадим девиц — самых лучших, невинных красавиц. Нарядим их как царевен из рода Давидова, одарим золотыми украшениями, устроим шикарное угощение, каким этих засранцев не потчевали и в Одессе… — протяжно возгласил реб Хаим.