Вероника Батхен - Фараоново племя

Что же это за украшение? Не мужское, но и не женское, не купеческое и не царское. Буквы выдавлены, надпись не разобрать. Чуткие пальцы раввина пробежались по надписи, нашарили неприметный, но выпуклый комец над «хэй». Щелк — и в руки выпал небольшой свиток, исчерченный быстрым, бисерным почерком, запечатанный перстнем с рычащим львом. Знак колена Иуды. И Иегуды Лива, Махараля из Праги, великого мудреца, однажды спасшего свой народ от истребления. Так вот чьим сыном был юный Ихиель, вот почему львиные морды скалились с резных узоров. Осторожно, чтобы не повредить ветхий пергамент, реб Хаим развернул свиток.

— Я, Иегуда сын Бецалеля, посылаю привет моему последнему внуку! Я умру раньше, чем отпразднуют твое обрезание, и не успею благословить на долгую и счастливую жизнь. Надеюсь, Господь сделает это за меня, пошлет тебе Ихиель, всяческие блага, увенчает чело мудростью, а сердце добротой. Я был хорошим отцом и хорошим дедом, щедро наделил всех отпрысков рода Лив. А для тебя, Ихиель, у меня особенный дар. В Праге сменится множество королей и наместников прежде, чем кто-то решит тронуть пражское гетто, но твой отец взял семью и решил уехать подальше от громкой славы. Если беда постучится в твои ворота, дорогой внук, если взбунтуются воды или вспыхнет негасимый огонь, если свирепые иноверцы взалкают крови отпрысков твоего рода, знай — у тебя есть надежный защитник. Возьми красную глину, смешай с красным вином и красными ягодами, и слепи человека, большого, как дом. Кости сделай из прутьев, а когда они выгорят, залей пустоты свинцом. Облачись, как подобает раввину, надень на шею Золотую печать, а под язык созданию рук твоих положи этот свиток. Трижды прочти слова творения. Поверни амулет треугольником вниз. И зови! Голем может разломать стену и построить её, принести воды из колодца, ступить в огонь, железные сабли тупятся об него и железные топоры выщербляются. Он будет покорен своему повелителю. Но помни, мой мудрый внук — Голем защитник, а не…

Тусклые буквы было не разобрать, но реб Хаим Лив не стал вглядываться. Он понял главное — Господь решил все же спасти Озаринцы, матерей и детей, сыновей и отцов, увенчанных сединами стариков и прекрасных девиц, едва не ставших потехой для бесстыжих горе-солдат. Осталось разгадать ребус — какие слова Иегуда имел в виду, какую молитву надлежало читать его дальнему, очень дальнему родственнику? Глубоко вздохнув, реб Хаим бережно спрятал медальон на груди и отправился восвояси. У ворот кладбища раввина ждал первый снег — дождь замерз, мелкий пух посыпался из небесной перины, укутывая исстрадавшуюся, грязную землю. Всё замолкло, лишь из кустов шиповника возмущенно чирикали мокрые воробьи. Ай, уснуть бы — и чтоб пушками не разбудило!

Сора-Броха встретила мужа таким свирепым ворчанием, что дворовый пес завыл из солидарности. Она считала, что нужно бежать, пока дороги ещё пусты и все живы, перебраться к сестре в Берестечно или к сыну в Америку. Её раздражала погода, вороватая соседка Ривка, блудная коза Рута и кривая курица Каська, ей хотелось сочных груш, новый парик и ботинки на зиму. Замерзший насквозь реб Хаим кое-как успокоил супругу, пригнал козу, натаскал воды, переоделся в теплый домашний халат и сел читать Пятикнижие. Если Господь даровал тебе суп, у него хватит милости и на ложку. Раввин сжег две свечки, выпил кофейник скверного желудевого кофе и наконец лег спать, целомудренно повернувшись спиной к необъятной супруге… чтобы за час до рассвета разбудить её бешеным воплем: Вайивра!!! Вайивра Элохим эт-хаадам бэцальмо!!! И сотворил Господь человека по образу своему!!!

— Сора, беги к соседям! Скажи, пусть каждый мужчина местечка притащит по ведру угля и ведру глины в лодочные сараи. И пусть готовятся к свадьбе, не скупятся, варят кушанья, наряжают невест вовсю. Кто невесты? Да кто угодно, решайте сами.

Четыре семьи двое суток сидели шиву как по покойникам, оплакивали невест, проклинали их красоту и пышные косы. Мать большевички Доры рыдала молча — дочь пообещала ей, что сбежит, если услышит хоть одно «Шма». У остальных жителей не оставалось на слезы времени. Мужчины носили глину и поддерживали огонь, женщины, высоко подобрав подолы, месили красное тесто. Дурачок Ицка тёрся вокруг, норовя вывести на необожженной ещё поверхности узоры и буквы, понятные лишь ему. Старики перешептывались довольно — наш ребе отыскал путь к спасению, вот увидите! Он выведет нас из пучины бедствий, как Моисей из Египта! Хромой Мотя, послушав бабьи сплетни, исчез из села, словно и не жил. Тощего Берла тоже простыл и след.

Утро свадьбы выдалось ясным. Ночной морозец подхватил ледком истоптанную дорогу, щедрый снег скрыл следы лошадей и человечьего свинства. Голые деревца ненадолго стали походить на невест — разряженных словно куклы, укутанных в белые кружева, зареванных и испуганных. Предупредить девиц никто не предупреждал, они ждали самого худшего и беззвучно поскуливали, держась за руки. Столы накрыли прямо во дворе синагоги, чтобы далеко не ходить. И господа офицеры во главе с атаманом пожаловали точно в срок. Как они прифрантились! Блестящие сапоги, начищенные мундиры, сияющие как звезды пуговицы, холеные усы до подбородков и выбритые румяные щеки. Если б реб Хаим не знал, сколько крови на белых руках, затянутых в лайковые перчатки, он решил бы — с такими файными панами следует водить дружбу. Пошептавшись, бандиты кинули жребий и поделили невест — атаман получил полнотелую, рыжеватую Голду, из-за которой в семнадцатом стрелялись студент и юнкер, Дора досталась одноглазому капитану невесть какого полка, остальных расхватали чины пониже. Рядовые толпились поодаль, жадно смотря то на накрытые столы, то на неосторожных женщин, явившихся поглазеть на чужое несчастье. Было ясно — стоит веселью как следует разгореться, и оно перехлынет на улицы, не щадя ни старых ни малых. И никакие обещания господ офицеров не защитят Озаринцы.

Печеный гусь уже исчез в ненасытных желудках, рыба фиш таяла, как снег под солнцем. Атаман был доволен и горд, лапая молчаливую, покорную девушку, он упивался властью, завистливыми и ненавидящими взглядами.

— Тост, господа! Я хочу сказать тост! Предлагаю выпить за наших гостеприимных хозяев и их покладистых жен. За красавиц дочерей, готовых скрасить походные будни усталым путникам. И за нас — подлинных защитников Оте… те.. те…

Неумолимый как ангел смерти маленький и худой реб Хаим подошел к пиршественному столу. За узкими плечами раввина возвышалась громадина, похожая на раздувшуюся до необъятных размеров детскую игрушку. Вместо глаз у существа красовались зеленые стекла, вместо зубов — кирпичи. Плечами Голем (это был он, конечно же) доставал до второго этажа синагоги, гулким голосом валил на лету птиц. И препятствий для него не было.