Андрей Валентинов - Локи

Лонжа заглушил двигатель, затем бегло осмотрелся внутри. Ветеран в полном порядке, пусть и безоружен. Хоть это радует.

Козырнул дежурному и пошагал в казарму.

– Нужен саботаж! Итальянская забастовка! Надо написать листовку и передать камрадам!..

– За листовку твоих камрадов пристрелят на месте. И за «итальянку» пристрелят. А саботаж это что – десяток снарядов подорвать?

Густая разгоряченная толпа никак не могла успокоиться. Увидев Лонжу, камрады потеснились, давая место, но тот, махнув рукой, молча упал на матрац. Бесполезно! Вслух говорить нельзя, станет еще хуже, но выхода нет. Не исключено, что и погрузку придумал хитрый Домучик, чтобы спровоцировать и с полным основанием обвинить в диверсии. С такого станется.

Август Виттельсбах вновь вспомнил давний разговор с другом-дурачиной. «Вся наша армия – ты да я, да мы с тобой». Теперь армия уменьшилась ровно на половину. Растопчут – и не заметят.

Мысли-птицы улетели.

Ш-ш-шух! Ш-ш-шух! Ш-ш-шух!

Теперь в аду стало светлее, чем днем. Белым огнем горели лампы, тени исчезли, забившись в углы, ржавчина на снарядах стала особенно заметна. На полу, наскоро протертом от пыли, большие цифры мелом – порядок эвакуации. Ящики – первыми, с ними проще всего. Куда будут увозить, точно не знал даже Скальпель. Поговаривали, что до Эльбы, ближайшей большой реки, где стоят баржи. Там тоже заключенные, но уже не из Нового форта, а из ближайшего «кацета». Погрузка – и прямиком в Северное море. Истинно немецкий порядок…

Ш-ш-шух! Ш-ш-шух!..

Добровольцев обер-лейтенант Кайпель нашел не так и мало, почти два десятка. Многие вызвались, чтобы помочь попавшим в беду камрадам. Всех поделили на две смены по шесть часов, грузить предстояло весь световой день. Хотели круглосуточно, но воспротивились шоферы, не желая делать ночные рейсы с опасным грузом.

Рядом с цифрами на полу – квадраты, места для дежурных. Самый трудный пост непосредственно у стеллажей. Заключенных никто не учил обращаться с боеприпасами. Если снаряд уронить, он не взорвется, но треснет корпус, и фосген быстро заполнит не только склад, но тоннель. Запах прелого сена…

«Компаус», снаряженная смерть – за наскоро устроенной деревянной перегородкой. О нем не хотелось даже думать.

Ш-ш-шух!..

Лонжа махнул остальным рукой и поспешил покинуть склад. Все готово, распланировано и продумано. На Голгофе – полный порядок.

Возле входа не задержались, концентрация газа в тоннеле оставалась слишком высокой. Только через сто пятьдесят метров противогазы можно будет снять.

Ш-ш-шух! Ш-ш-шух! Ш-ш-шух!

Лонжа пересчитал людей. Все? Все!

Пошли!

– Опаздывают, «полосатики»!

– Ты «кацет» вспомни, там всегда бестолковщина. На аппельплаце выстроили и орут, а может и хуже, «пластырями» угощают. У нас в Дахау такое любили.

Курить нельзя, разговаривать можно. Первая смена устроилась на ящиках, для того специально привезенных. Форму сняли, все в старых комбинезонах со склада. Выбросят – не жалко. Противогазы у пояса, аптечка с противохимическим пакетом на самом видном месте. Со стороны поглядеть – учения. Совсем не страшно.

Скальпель чуть в стороне, отвернулся. Тоже не бездельничал, все осмотрел, лично проверил противогазы, а потом заставил каждого расписаться в тяжелом гроссбухе. Добровольцы брали всю ответственность на себя.

– Идут!

Вначале Лонжа услыхал дальний еле заметный шорох. Потом звуки сгустились, окрепли, шорох стал топотом десятков ног, обутых в деревянные башмаки. Потом донеслись и крики, столь памятные еще по Губертсгофу.

– Быстрее, быстрее! Шевели ногами!..

А потом он увидел толпу в полосатых робах. Заключенные шли молча, подгоняемые «черными» конвоирами. Никто не смотрел вперед, только вниз, на истоптанный асфальт. Свой первый, наземный, круг они уже миновали, и теперь с каждым шагом приближались ко второму. Шедший впереди «мертвоголовый» остановился возле ограждения, взмахнул рукой.

– Сто-о-ой!

Пришли…

Лонжа встал. Вот и началось…

…Так я сошел, покинув круг начальный, вниз во второй; он менее, чем тот, но больших мук в нем слышен стон печальный. Здесь ждет Минос, оскалив страшный рот; допрос и суд свершает у порога и взмахами хвоста на муку шлет…

– Сто-о-ой!

Локи остановился вовремя, но тот, что шел сзади, сплоховал – сделал лишний шаг, едва не сбив с ног. Строй качнулся, над головой просвистела дубинка, однако повезло, досталось соседу. Локи выпрямился, поймав зрачками желтые электрические огоньки, и без всякой радости констатировал: началось!

Утешало то, что противогаза на поясе нет, значит, дальше заграждения не пошлют. Не его одного, чем армия больше, тем гуще обоз. На это и весь расчет. Оставаться в форте боязно, слишком многих погнали в крепость, значит, будешь на виду. Наверняка пошлют в наряд, нагрузят по самые уши. А если «мертвоголовый» прицепится, просто так, скуки ради? Пистолет у пояса под робой незаметен, но мало ли что охраннику в голову взбредет? В крепости же, среди толпы, и обойтись может.

– Биография ему нужна, королю, – заявил он «господину комиссару». – Он не просто, значит, король, а еще и герой, народ не бросил, вместе со всеми пострадал.

Бронзарт фон Шеллендорф взглянул кисло.

– Вошли в образ, Локенштейн? Мечтаете о престоле? Хотя в чем-то вы правы, надо утереть нос Пейперу. Хорошо, я распоряжусь, чтобы на склад вас не посылали. Побудете в тылу, заодно послушаете, о чем народ говорит. Признаться, мне эта затея не слишком нравится.

Вторая встреча состоялась уже в кабинете, старым порядком, с консервами и книжкой про планету Аргентина. «Господин комиссар» сменил полосатую робу на приличный штатский костюм, а заодно вновь обзавелся моноклем. Посмотрит – ну, чистая кобра, только не шипит.

– С концлагерем мы ошиблись, – продолжал Бронзарт фон Шеллендорф. – Слишком вы, Локенштейн, на виду. И порядка тут мало, особенно сейчас, когда крепость обустраивают. Придется организовать побег.

Локи радостно встрепенулся, но поймал иронический отблеск монокля.

– В «Колумбии» камер хватает. Тюрьма под контролем СС, чужой туда не проберется. И вам, и мне там спокойнее.

Игла вонзилась в печень. Локи вспомнил подвал и пистолет у затылка. Будет ему покой! Вечный…

– А теперь расскажите-ка мне о господине Зеппеле. Очень подробно, с самого первого дня. Еще одна наша ошибка, таких следует держать только в одиночке.

Плохи дела, совсем плохи! Локи, такой оборот предвидя, заранее отсеял все лишнее. Про Нобелевскую премию можно, про то, что свободы слова нет, тоже. А вот про статьи в заграничных газетах уже нельзя. Но лучше с другого начать.

– Удивили вы, меня господин комиссар. Так он же, Зеппеле – «наседка», это все у нас в блоке знают! Потому и с разговорами пристает, только нам таких разговоров не надо. Но, если требуется… Я и написать могу.