Мадлен Л’Энгл - Большие воды [litres]

Матреда склонна была считать это пустой тратой времени. «У меня слишком много работы по дому. Как мне без этого держать горшок с супом полным для бедняков, которые приходят к нам за едой? Кто помешает мантикоре сожрать Селу, если у меня не будет кипящего вина, чтобы плеснуть ей в мерзкую морду? Кто присмотрит, чтобы яйца гагарки не разворовали? Кто еще посмеет объясниться с горгонами и грифонами? Да еще и у всех такой аппетит, что у меня ни малейшей возможности отойти от очага!»

Иалит честно выполняла свою часть домашней работы, а теперь ей приходилось трудиться еще и за Махлу, но ей требовалось время для себя, чтобы послушать, что найдется для нее у звезд. Ее отец слушал Голос в винограднике, а Иалит казалось, что в рассветной тишине ее окружают голоса – ждут возможности заговорить, ждут, чтобы она их услышала. Когда птицы проснутся и заведут свою музыку, прочие голоса стихнут. Иалит переполняли какие-то смутные дурные предчувствия, и ей необходимо было прийти сюда и послушать.

Когда она не прислушивалась к голосам, то ловила себя на мыслях про близнецов. Поскольку она много времени проводила с Деннисом, выхаживая его, когда он бредил то в жару, то в ознобе, она поняла, что, хоть близнецы и выглядят одинаково, они явно не один юноша в двух телах.

В большом шатре по вечерам часто обсуждали близнецов, в чем они сходны и в чем отличаются. Все сошлись на том, что они, должно быть, какая-то странная разновидность великанов, откуда-нибудь из-за гор. При своем чрезвычайно высоком росте близнецы были невероятно юны.

– Он мне сказал – пятнадцать, – сообщила Матреда как-то вечером, когда отнесла светильник дедушке Ламеху и свой особый супчик Сэнди. – Пятнадцать! – повторила она остальным обитателям большого шатра. – В пятнадцать наши люди еще сущие дети. А Сень и День никак не младенцы. Ничего не понимаю!

– День точно не младенчик, – отозвалась Иалит. – Теперь, когда ему стало получше, он так и сыплет вопросами. Он хочет знать, что за травы пеликан кладет в воду и из чего сделаны наши мази.

– Сень, – заговорила Элишива, – хочет знать, откуда берутся мази. У них действительно полно вопросов. – Она от души рассмеялась и рассказала, как Сэнди хотел знать, кто правит оазисом. Мэр? Или член городского управления?

Эти слова не имели для них никакого смысла. Элишива объяснила Сэнди, что те, кто стремится к власти, жадны, жаждут даров и подношений и норовят ограбить бедняков.

– Сим охотится для всех нас, а я помогаю делать вино, – удовлетворенно заметила она. – Этого для нас довольно. Еды у нас много, мы можем делиться с нуждающимися. Матреда, мать пяти сыновей и дочерей с собственными семьями, добра к нам всем.

– Махла и Иалит еще не замужем, – напомнила Матреда.

– Они еще молоды, – заметил Ной.

– Я думала, Голос сказал тебе…

– Не про Махлу и Иалит. Им нужно время, чтобы вырасти.

– Я думаю, – многозначительно произнесла Матреда, – что Махла уже выросла.

Иалит сидела на прохладном камне. Светили звезды. Эхо вечерних разговоров еще звучало у нее в ушах. Интересно, заметила ли Матреда округлившийся живот Махлы? Махлы, чья помолвка с нефилимом еще не была признана матерью.

Иалит так глубоко погрузилась в свои мысли, что звездам пришлось зашипеть, чтобы привлечь ее внимание.

Иалит подняла голову и увидела круг, состоящий из загадочных созданий. В центре круга стояла Махла, бледная и испуганная. Ее темные волосы окутывали тело. Иалит хотела было вскрикнуть, вскочить и подбежать к сестре, но словно чья-то крепкая рука припечатала ей рот и удержала ее на камне.

Кобра раскрутилась, покачиваясь под неслышимую мелодию, развернула капюшон, потом потянулась – все выше и выше, к красоте лавандовых крыльев и аметистовых глаз, отражающих свет звезд.

– Я, Угиэль, призываю моих братьев. Наама!

Гриф тянул ощипанную шею, пока не появились огромные черные крылья и угольно-черные глаза на бледном лице.

– Рофокаль!

Пронзительное жужжание комара – и вот посреди пустыни стоит нефилим с огненно-красными крыльями и глазами цвета граната.

– Ишет!

Крокодил разинул пасть, обнажив ужасные зубы. Казалось, будто он проглотил сам себя, а потом выплюнул обратно высокого зеленокрылого, изумрудноглазого нефилима.

Иалит заметила драконоящерицу и вздрогнула.

– Иблис!

Он вырвался из чешуйчатой шкуры, прекрасный и внушающий благоговейный ужас.

– Эстаэль!

Таракан промчался несколько дюймов, а потом что-то вспыхнуло, взметнулась пыль и осела, открывая взгляду очередного нефилима.

– Эзеквен! – Сцинк.

– Негарсанель! – Блоха.

– Разиэль! – Червь.

– Румаэль! – Слизень.

– Румиал! – Рыжий муравей.

– Эртаэль! – Крыса.

Один за другим существа превращались в нефилимов с их белой кожей и разноцветными сверкающими крыльями.

Угиэль вскинул руки:

– Я, Угиэль, перед братьями моими нефилимами беру в жены Махлу, предпоследнюю дочь Ноя и Матреды.

Махла медленно подошла к нему. Огромные крылья окутали ее.

Иалит затаила дыхание. Грудь что-то сдавило, и она судорожно пыталась вздохнуть.

А потом она увидела другой круг, вокруг кольца нефилимов.

Пеликан, который днем наполнял водой ее кувшин, выпрямился и превратился в высокое сияющее существо с серебряными волосами и крыльями:

– Аларид!

Бронзовые надкрылья скарабея словно бы вспыхнули, и вот он встал, сверкающий, в шелесте золотых крыльев:

– Аднарель!

Рыжевато-коричневый лев с пышной гривой взметнулся на задние лапы и перетек в тело серафима. Золотистые кончики крыльев мерцали в свете звезд.

– Ариэль!

Золотая змея, большая, как кобра-нефилим, но исполненная не тьмы, как та, а света, выкрикнула, преобразившись:

– Абасдаргон!

Один за другим серафимы меняли облик и называли свои имена. Золотой нетопырь взмыл в воздух:

– Абдиэль!

Взъерошенная белая сова расширила круглые серебристые глаза, и внезапно они засияли на лице серафима, и серебряно-синие крылья словно коснулись неба.

– Акатриэль!

Белый леопард, стремительный, как ветер, воскликнул:

– Абузахар!

Нежная пушистая мышь вытянулась с возгласом:

– Ахса!

Рядом с мышью встал тигр:

– Адабиэль!

Мгновением позже выпрямились белый верблюд и жираф:

– Адмаэль!

– Аднакиэль!

Последним взмыл к небу белый гусь, и крылья его сделались белоснежными.

– Айбиэль!

В самом звучании их имен было нечто целительное.

Хотя круг серафимов был шире круга нефилимов, когда они распахнули крылья во всю ширину, кончики их соприкоснулись.

Нефилимы тоже распахнули крылья и развернулись лицом к серафимам, и их великолепные крылья задели друг друга.