Мадлен Л’Энгл - Большие воды [litres]

– Братья, – произнес Аларид, – вы все еще братья нам.

Угиэль коснулся своими лавандовыми крыльями серебристых крыльев Аларида:

– Нет. Мы отреклись от вас и от всего того, за что вы стоите. Эта планета наша. Эти люди наши. Мы не понимаем, почему вы остались.

– Потому, – твердо ответил Аларид, – что, как бы громко вы ни отрекались от нас, мы все равно братья и этого не изменить никогда.

На долю секунды Угиэль сделался похожим больше на кобру, чем на нефилима. Иалит подавилась вскриком. Махла, маленькая и хрупкая, так и стояла в центре круга, защищенная лишь своими темными волосами.

Иблис, перетекая в облик драконоящерицы и обратно, соприкоснулся крыльями с Ариэлем:

– Мы сделали выбор. Мы отреклись от небес.

– Значит, земля никогда не будет вашей. – Ариэль снова сделался львом. Он взрычал и умчался прочь, скрывшись за горизонтом.

Два круга рассыпались в вихре сверкающих крыльев. Иалит моргнула, а когда она открыла глаза, то увидела лишь высокого нефилима с лавандовыми крыльями. Он ласково обнимал Махлу. Макушка Махлы – далеко не самой низкорослой из девушек оазиса – едва доставала Угиэлю до пояса.

Иалит, словно застыв, сидела на камне. Крылья Угиэля раскрылись, а потом изящным движением сомкнулись вокруг Махлы, ограждая ее. Иалит почудился запах камня. Потом что-то вспыхнуло – не свет, как у единорогов, а тьма, от которой ночь сделалась еще темнее, – и вот пустыня воистину опустела. Махла и Угиэль исчезли.

Иалит испуганно вскрикнула.

– Крошка, – раздался у нее за спиной мягкий голос, – чего ты боишься?

Девушка обернулась и увидела Иблиса, его пурпурные крылья были подняты и словно бы сливались с ночным небом.

– Махла… – проговорила она. – Я боюсь за Махлу.

– К чему страх, драгоценная моя? Угиэль позаботится о ней. Как я позабочусь о тебе. В оазисе ходят слухи о том, что грядет нечто ужасное – извержение вулкана, падение горы, небывалые землетрясения, вспучивание земли, не сравнимое с той легкой дрожью, какую вы сейчас едва замечаете.

Иалит кивнула:

– Мне кажется, что моему отцу страшно. Но что мы можем сделать? Если вулкан извергнется, мы никак не сможем остановить его.

– Нет. И убежать от него не сможете. Но я защищу тебя.

– Как?

– Нефилимы обладают силой. Если ты пойдешь со мной, я буду оберегать тебя.

– Пойду с тобой? Куда?

– Я построю для тебя дом, полный прекрасных вещей. Тебе не придется больше спать на грубых шкурах, воняющих зверями. Я дам тебе пищу и вино, каких ты никогда не пробовала. Пойдем, мое чудное маленькое сокровище, пойдем же со мной.

– Когда?.. – Она не договорила.

– Сегодня. Сейчас.

Иалит подумала о двух кругах, из серафимов и нефилимов. Иблис предложил ей защиту, не Ариэль. Махла ушла с Угиэлем, не с Аларидом.

– А что будет с моей семьей? – спросила она. – С моими близнецами?

– Только тебя я зову с собой, – ответил Иблис. – На других мои силы не простираются.

Девушка посмотрела на звезды. Покачала головой:

– Близнец День все еще нуждается во мне.

– Любовь терпелива, – сказал Иблис. – Я подожду. Но думаю, что в конце концов ты все же придешь ко мне.

Он погладил ее по мягким, блестящим волосам, и в прикосновении его было удовольствие.

Иалит сощурилась, глядя на сверкающую россыпь звезд, и ей почудилось, будто она снова видит, как Сэнди кланяется ей в дедушкином шатре, как Деннис держится за ее руку, когда боль от ожогов заставляет его плакать.

Иблис снова коснулся ее волос:

– Я подожду.

Иафет пришел проведать Денниса. Он внимательно осмотрел юношу, потрогал оставшиеся струпья, осторожно снял отслоившуюся полоску тонюсенькой кожи.

– Тебе лучше.

– Намного лучше. – Деннис улыбнулся ему, и улыбка уже не казалась трещиной на обгоревшей коже. – Я ночью выходил с Иалит и Оливемой, и мы слушали звезды.

– Это хорошо, что ты способен слышать звезды. – Иафет уселся рядом с Деннисом на груду шкур и сложил на бронзовых коленях руки, все в фиолетовых пятнах от вина.

Вид у Денниса сделался обеспокоенным.

– Они твердят мне, чтобы я пребывал в мире. Во всяком случае, мне так кажется, что звезды именно это мне говорят.

Иафет кивнул:

– Оли мне рассказала. Мир между моим отцом и дедом. Ты разговаривал с моим отцом про его ссору с дедушкой Ламехом?

– Да, один раз, когда он пришел навестить меня. Но я толком не понимаю, из-за чего они поссорились.

– Вода, – ровным тоном проговорил Иафет. – Большинство раздоров в оазисе происходит из-за нее. У дедушки лучшие и самые глубокие колодцы во всем оазисе, но он стар, чтобы заботиться о собственных садах и рощах. Они пришли в запустение.

– Но ведь дедушка разрешает вам брать из его колодцев столько воды, сколько потребуется, правда же?

Иафет вздохнул, потом рассмеялся:

– Ох, День, эта ссора такая старая и такая дурацкая, что мне кажется, что и отец, и дедушка давно позабыли о ее истинной причине. Они оба заносчивы и упрямы.

– Твой дедушка… какой он? Ну, в смысле, если он такой старый, может ли он как следует позаботиться о Сэнди?

– О, не сомневайся! Дедушка Ламех так же гостеприимен, как и наша мать, и добр, и заботлив. Это он научил нас с Иалит слушать звезды, и понимать ветер, и любить Эля. – Юноша снова вздохнул. – Ты уж извини, День, что я тебя втягиваю в наши семейные свары.

Деннис тоже вздохнул. Он не ответил. Он посмотрел в бронзовое небо, за которым прятались звезды. Если кто и втянул его куда-то, так это они.

Мальчик вздрогнул.

Дедушка Ламех и Хиггайон начали выводить Сэнди на дневной свет – не под прямые жестокие лучи солнца, а в тень густой рощи. Как и Деннис, Сэнди ходил в одной лишь набедренной повязке. Его белье сложили вместе с его остальными вещами – вдруг когда-нибудь все-таки понадобится. Набедренную повязку, в отличие от его одежды, можно было оттереть дочиста песком; постепенно такая повязка изнашивалась, и ее заменяли. Сэнди чувствовал себя на удивление свободно в такой одежде, и ему это нравилось. Нравилась ему и собственная кожа – как она заживает и постепенно делается розовато-загорелой.

Аднарель приходил в шатер к дедушке Ламеху почти каждый день. Сэнди день ото дня становился крепче и теперь уже куда спокойнее воспринимал тот факт, что наутро не проснется в своей кровати. Он все больше понимал этот мир. И все больше проникался благодарностью к невысокому старику, который так заботливо за ним ухаживал.

– Дедушка Ламех, – сказал он как-то утром после завтрака, – теперь, когда я поправился, пора мне перестать быть дармоедом.

Старик вопросительно взглянул на него:

– Как это так?

– Чем я могу помочь? – спросил Сэнди. – Готовить я не умею, но, может, я могу пригодиться для каких-нибудь дел? Дома мы с Деннисом рубили дрова и косили газон, и еще у нас был здоровенный огород.