К Брахман - Рождения [СИ]

— Тебе не уйти от Лилит, и твоему младенцу предстоит служить сатане! — Продолжала изрыгать проклятия, кидаясь из стороны в сторону, тварь, но невидимые стены так же крепко продолжали ее сдерживать.

Бабка стояла словно постамент, песнь лилась не прекращаясь, и через какое-то время из тела старухи полилось яркое свечение, все больше разгораясь. Лучи простирались все дальше и дальше, пытаясь настигнуть тварь. Душераздирающий вопль, раздавшийся в коридоре, эхом отскакивал от стен. Казалось, тысячи разных голосов визжали и орали на все лады. Через мгновение на месте мечущейся твари осталась кучка пепла. Свечение медленно угасало, и уже через минуту в его очертаниях стали угадываться контуры человеческого тела.

— Вот так-то, — устало, вытирая рукой лоб, пробормотала бабка, — возвращайся в преисподнюю, тварь, где тебе и место. Можешь от меня Лилит пламенный привет передать.

Повернувшись, она взглянула на лежащего Федора, похожего на брошенный, ненужный мешок. Бабка наклонилась над ним, пытаясь привести его в чувство, и похлопала по щекам.

— Ох, и зятек нам попался. Ну что тебе кисельная барышня. Ладно, ладно, поднимайся.

Очумевший Федор открыл глаза, стеклянным взором взглянул на бабку и тихо пробормотал.

— Чего это здесь было? Я грешным делом подумал, что умом тронулся, — пытаясь встать, но снова оседая от резкой боли в животе, поморщился Федор.

— Бабуль, — немного отдышавшись снова заговорил, — ты часом не видала, кто это так мне приложился. Вот ведь сволочь, так не заметно, что я даже и среагировать не успел.

— Я. — Не поворачиваясь, ответила бабка, — прости старуху, пришлось тебя маленько отключить, чтоб не мешался мне тут под ногами.

— Ну, бабуль, ты и даешь, я не знал, что в вашем тщедушном теле силы, что у табуна лошадей вместе взятых.

— Вот, милок, тебе урок — внешность может быть обманчива.

— Бабуль, а с этими-то что? — Кивнув в сторону лежащих тел, спросил Федор.

— А ничего. — Махнула старуха рукой, семеня дальше по коридору. — Пущай, до утра оклемаются, а утром и помнить ничего не будут. Ну чего разлегся? Пошли что ль, времени нет разлеживаться. Ты у нас молодой, давай вперед беги. Последняя дверь справа, там и найдешь ребенка.

Федор с трудом поднялся и настороженно поглядел на старуху.

— А может там еще кто-то нас поджидает?

— Не боись, там-то чисто. Хватай ребенка и давай быстро возвращайся. Проблемы у нас посильнее, чем я думала. Тут сама Лилит свои руки приложила. А она у нас спец по умерщвлению младенцев.

Федор опрометью кинулся по коридору. Быстрые шаги гулко отдавались в тишине. Отворив указанную бабкой дверь, он зашел в полумрак палаты и окинул взглядом пустую комнату: возле стены сиротливо стояла детская кроватка, рядом на пеленальном столе тускло отсвечивал ночник. Наклонившись над люлькой, он схватил клубок из пеленок. Только нос и губы, торчащие из вороха ткани, говорили о том, что внутри находится ребенок. Не задерживаясь больше ни секунды, Федя выскочил в коридор, где нетерпеливо махая рукой, его ждала бабка.

— Давай, Федя, дите и беги подгоняй транспорт, — на ходу выхватывая из рук ребенка, продолжала командовать бабка.

Перечить старухе он не стал, а, отдав драгоценный сверток, кинулся вниз, перескакивая через несколько ступенек. Уже через секунду хлопнула входная дверь. Бабка так же мешкать не стала, а, осторожно прижимая ребенка, торопилась вниз, тихо бормоча что-то под нос. Дойдя до двери, открыла, увидала стоящий у самих ступенек мотоцикл. Федор огляделся по сторонам и поторопил бабку.

— Иду я, иду, — бурчала старуха, спускаясь по ступенькам крыльца.

Не глуша мотор, Федор вскочил с мотоцикла, помог бабке сесть, и со словами: «держитесь!» рванул с места. Бабка поглядывала на небо, все больше хмурилась и причитала:

— Давай, Федя, скорей, скорей, сынок, время уходит, как бы нам успеть.

— Да стараюсь я, бабусь, стараюсь, — кричал, наклоняясь к старухе и прикрываясь от ветра, Федор.

Скорость была превышена, по всем законам мотоцикл работал из последних сил, орал и стонал под требовательной рукой водителя, выжимавшего из него все мыслимые и не мыслимые возможности. Дома мелькали один за другим, как узоры в калейдоскопе. Центр пролетели, и показались низкие крыши частных домов.

— Еще несколько минут и дома, — постарался перекрикнуть шум мотора Федор.

— Вижу, не слепая, — ответила волнующаяся бабка.

Последний поворот, и вот уже видно покатую крышу дома. Федор сбросил скорость, подкатил к воротам. Соня стояла и ждала их у ворот. Увидев, кинулась навстречу. Федя соскочил с мотоцикла, выключил мотор и закатил его во двор. Соня, подбежавшая к коляске, взяла ребенка.

— Маме помоги, Федя, — попросила она зятя, но тот уже стоял и ждал, пока старуха будет подыматься. Ухватив ее словно пылинку, поставил на землю. Старуха, покряхтывая, одернула юбки и, не теряя времени пошла в дом, но, увидав двинувшихся за ней домочадцев, остановилась. Она посмотрела на них очень тяжелым, пронзительным взглядом:

— Вы это куда собрались?

— Так мы это… — начала, было, Соня, но осеклась.

— В дом не ногой! — Перебила ее старуха, — во дворе ожидайте, пока не выйду. Чтобы не случилось. Я понятно сказала? — Переводя взгляд с одного на другого, спросила старуха.

— Хорошо, мама, — ответила Соня.

Федор, пытавшийся протестовать, только махнул рукой, глянул на старуху и направился под увитый виноградной лозой навес, служившей в течение всего лета импровизированной столовой. С приходом весны обветшавший за зиму навес обновляли и поправляли. В жаркие дни он давал прохладу, а в пасмурные прятал от дождя. Усевшись на скамью, стоявшую рядом со столом, Федор озабочено уставился на дверь дома, все еще надеясь, что она откроется и его позовут. Летом в доме практически никто не жил, лишь на ночь приходили спать. Все время проводили в построенной прямо во дворе летней кухне. И этот уклад жизни не менялся на протяжении долгих лет. Казалось, время перемен обходило стороной этот дом и его обитателей, боясь нарушить мерное течение такой простой и добротно налаженной жизни. Соня с жалостью посмотрела на зятя, тихонечко подошла и присела рядышком, пытаясь его приободрить. Федор довольно хорошо держался в сложившейся ситуации, лишь круги под глазами говорили, насколько он устал и как сильно переживал за дочь.

— Ты, Федя, потерпи, — взяв его за руку, тихо сказала Соня, — верь, все будет хорошо, это я точно знаю. Коли мама взялась за дело, то своего добьется. Уж поверь мне. Она у нас упрямая. Да и дочка у тебя не простой ребенок, выкарабкается. Не зря же мы столько лет сидели в этой Украине, ожидая ее возращения. Сердце мне подсказывает, что мы победим в этой битве.