Вадим Артамонов - На суше и на море, 1988 [антология]

Помимо хинина и цинхонина в коре хинного дерева обнаружено еще два с половиной десятка алкалоидов. Цинхонин первоначально представлялся веществом, не имеющим в отличие от хинина особой ценности. Оказалось, однако, что он может быть использован для получения нужных человеку физиологически активных веществ. После того как в начале XX века был осуществлен химический синтез цинхонина, на его основе удалось создать первое лекарственное средство против подагры — атофан.

Одним из важнейших представителей группы алкалоидов является хинин. Он содержится в коре около 40 видов древесных растений. Наибольшее значение из этих деревьев имеет цинхона Леджера. В 1865 году голландцы купили у английского купца Чарльза Леджера большую партию семян хинного дерева. При их ботаническом изучении был выделен особенно целебный вид, названный в честь обладателя семян. В отличие от других видов хинного дерева цинхона Леджера содержит в коре наибольшее количество алкалоидов (12–20 %), причем на долю хинина приходится большая часть суммы (до 13 %). По этой причине цинхона Леджера и получила широкое распространение в культуре.

Первоначально использование хинина для лечения малярии было основано на чисто эмпирических посылках: люди не знали причины, вызывающей это ужасное заболевание. Только в 1880 году в крови. больных людей было обнаружено присутствие возбудителя малярии. Спустя 11 лет (в 1891 году) Д. Л. Романовский написал докторскую диссертацию, в которой было показано, что хинин может убивать малярийных плазмодиев в крови человека. Благодаря этим исследованиям хинин прочно вошел в научную медицину как надежное противомалярийное средство. Кроме того, соли хинина, чаще всего гидрохлорид, назначают в акушерской практике для возбуждения и усиления родовой активности.

В марте 1942 года Ява была оккупирована Японией. Это привело к резкому сокращению поступления коры хинного дерева на мировой рынок… В те времена медики не имели в своем распоряжении других эффективных средств борьбы с малярией. Вот почему в разных странах во время второй мировой войны широким фронтом развернулись исследования по синтезу заменителей хинина. Эти исследования завершились полным успехом. В 1944 году удалось осуществить синтез хинина, а затем еще ряда веществ, обладающих антималярийной активностью. После этого цены на естественное сырье упали, в связи с чем многие плантации хинного дерева были заброшены.

В настоящее время хинное дерево в основном культивируется на Яве, где производится до 90 % общей мировой продукции натурального хинина, и в Индии, дающей остальные 10 %. На родине хинного дерева плантации незначительны. Добыча же коры дикорастущих растений в девственных горных лесах Перу все более и более сокращается и близка к прекращению.

…Поистине удивительная судьба у хинного дерева. Когда-то оно хранило великую тайну индейцев. Ради добычи его семян снаряжались военные корабли. Целебная кора спасла от неминуемой смерти тысячи и тысячи людей. И хотя сегодня площади под плантациями хинного дерева резко сократились, благодарное человечество никогда не забудет зеленого друга. Хинное дерево стало символом Перу, оно изображено на государственном гербе этой страны.

Очерк

Фото автора

— Колыбель из самшита сулит долгую и счастливую жизнь младенцу — так испокон веков считают у нас в Азербайджане. Вот эти колыбели можно назвать родственницами, — заметив наш интерес, поясняет Кямал Кахраманович Алиев, директор самого южного в республике Астаринского историко-краеведческого музея. — Та, что побольше, спустилась из высокогорного села Сым. Недавно ее подарил к открытию музея один из старейших людей Азербайджана, — Алиев выдержал паузу. — Современник Толстого… Шири Салаев. Говорят, без дела Шири и сейчас не сидит…

— А кто эту смастерил? — я показал на крохотную колыбельку, приютившуюся возле своей более солидной «родственницы».

— Младший сын дедушки Шири Салаева — Таманулла.

— Едем, — сказал я моему другу Вагифу Рустамову, знатоку народных обычаев и ремесел. — Едем к Салаевым!

Собственно, Вагифа не надо было уговаривать: это он «открыл» династию Салаевых и, желая убедить меня, что мастера они непревзойденные, привел в музей.

…Вокруг, насколько хватало глаз, в сизой дымке тянулись Талышские горы, и облака, казалось, цеплялись за их вершины. Безветренно. Воздух, напоенный ароматом множества душистых растений, проникал в открытое окошко «газика». Дорога неторопливо изгибалась и так же неторопливо ползла вверх. Ее серпантин раскручивался утомительно монотонно — уже несколько часов нас убаюкивал натужный гул мотора. Но вот мы забрали резко вправо, и неожиданно нашему взору открылось село Сым: три-четыре десятка домишек, словно гнезда ласточек, лепились по склону хребта. Еще несколько минут — и мы интересуемся у прохожего, где найти Шири Салаева.

Молодой человек улыбается.

— Я как раз к нему иду…

У ворот дома нас встречает пожилой мужчина в папахе, гостеприимно отвечает на приветствие — это, как выясняется, Таджибек, старший сын Шири — и, завидев нашего попутчика, обращается к нему:

— Хорошо, что ты зашел, Сулейман. Колыбель для твоего первенца готова. — И несколько извиняющимся тоном продолжил: — Отец не успел ее закончить — попросил меня, понимаешь, пришло известие: родилась еще одна правнучка, и он, сделав для нее колыбель, срочно уехал. Ты же знаешь, отец — беспокойная душа, обязательно сам должен поздравить родителей ребенка. Один-единственный раз нарушил отец свою традицию — лично дарить колыбель родителям каждого продолжателя рода Салаевых. Прошло двадцать пять лет, а он все еще не может простить себе, что не поехал в Сочи поздравить молодую семью, которая подарила ему племянника Микаила.

— Сколько же теперь Салаевых? — интересуемся мы уже в доме у Таджибека.

— Больше двухсот человек!

Садимся за стол у раскрытого окна.

Пахнет инжиром, вишней. На столе и на полках рядом с обычной посудой — глиняная и деревянная.

— Это отец сделал, — говорит Таджибек, заметив наше любопытство. — Он на все руки мастер. А как же иначе, — словно возражая себе, воскликнул он. — Село наше далеко в горах… Вот и приходилось отцу за свой долгий век быть и гончаром, и плотником. Проезжая по селу, вы, наверное, обратили внимание на окна: нет ни одного похожего наличника. Это его рук дело. Приходилось ему быть и портным, совсем недавно отнес отец Таманулле швейную машину и пожаловался: «Слаб стал глазами…»

— Таджибек, а вы тоже делаете колыбели?

— У нас в семье все мужчины их делают. Я, правда, этим почти уже не занимаюсь — иногда только помогаю отцу. Мне ведь тоже немало — семьдесят четыре… — Он улыбнулся, видимо вспомнив что-то. — В прошлом году из другого села к отцу пришел аксакал: «Сделай колыбель, Шири». Посмотрел на него отец и сказал: «Бели мне не изменяет память, для тебя, Ахмед, я делал колыбель еще в прошлом веке…» — «Да не для меня, — рассмеялся гость, — сделай для правнука моего, Заура…»