Феликс Пальма - Карта хаоса

– А еще мы помним Баскервиля… и Маркуса Риза, будь он трижды неладен, – добавил Уэллс. – Но если не было никакой эпидемии, то как нам удалось познакомиться с пришельцами из других миров? А главное, почему мы с женой до сих пор остаемся в ночной одежде?

Рэмси по-отечески улыбнулся своим спутникам:

– Джентльмены, миссис Уэллс… По-моему, никто из вас не оценивает в должной мере тот чудесный, волшебный мир, в котором вам выпало жить. Но это не ваша вина. По правде сказать, исключительность вашего мира объясняется именно тем, что ни один из его обитателей не способен понять его до конца. Здесь все возможно, все, о чем кто-то возмечтает или что кто-то вообразит себе, уже существует в какой-либо части вселенной. И вполне вероятно, сейчас кто-нибудь где-нибудь видит во сне вас или придумывает вас… Был ли здесь конец света? Да, был. Или его не было? Тоже да, не было.

– Но не может же быть и то, и другое разом! – возмутился Мюррей.

– Еще как может, Гиллиам! Разве ты не слышал, что сказал профессор? – ответил Конан Дойл, у которого уже азартно заблестели глаза. – Все может быть. Все! Иными словами, где-нибудь случаются истории, которые мы пережили, и существуют эти потерянные миры: эпидемия, приключения Баскервиля, одиссея Маркуса Риза, День хаоса – какими мы их запомнили и именно благодаря тому, что мы их запомнили… Кстати, наша с вами нынешняя история, в которой ничего подобного не случилось и в которой мы избежали эпидемии, а значит, и ее чудовищных последствий, тоже существует, и существует она потому, что кто-то, возможно, как раз сейчас вспоминает или рассказывает ее. Возможно, все мы – воспоминание о воспоминании и еще о другом воспоминании – и так до бесконечности.

– Да что все это, черт возьми, значит? – взвыл Мюррей.

– Пожалуй, так оно и есть, мистер Конан Дойл, – одобрил его выводы Рэмси. – Вероятно, существование есть не что иное, как вечное и цикличное повторение, плагиат у самого себя, – и это похоже на змея, кусающего собственный хвост…

– Или одна из тех вещей, которые происходят просто потому, что могут произойти… – добавила Джейн с загадочной улыбкой.

Муж глянул на нее в недоумении.

– А почему же никто, кроме нас, ничего не помнит? – спросил Клейтон.

– Все вы прикоснулись к Высшему знанию, постигли глубинный смысл того, что с вами происходило. Вы были наблюдателями. И потому в некотором смысле чужими в собственном мире – во всяком случае, на время. А вот для них, – Рэмси кивнул в сторону тех, кто проходил мимо музея, – Дня хаоса никогда не было, поскольку они никогда не переставали целиком и полностью принадлежать своему миру, где ничего такого и вправду не случилось. Нельзя помнить того, чего не было. Вы же наделены особым складом ума и в полной мере освоили искусство воображения, а это позволило вам на несколько часов стать зрителями и актерами одновременно. Вы видели то, что не произошло, но могло произойти, иными словами, именно в силу последнего и произошло. – Рэмси оглядел их сияющим от счастья взглядом, потом вздохнул и кивнул на двери музея: – В точности как этот юноша, сторож. Ум у него устроен точно так же – и ему кажется, будто для него не исключены другие жизни. Похоже, в глубине души он подозревает: есть множество миров, где его судьба сложилась иначе. Он научился давать волю воображению, поэтому помнит случившееся – правда, как сон. И еще… никогда не пытайтесь все это понять. Просто… почувствуйте. Именно в этом состоит подлинная красота здешнего мира, где главную роль играют чувства, волшебство, тайна… Сегодня вы прикоснулись к Высшему знанию… Скажите, разве вы стали счастливее любого из вон тех невозмутимых прохожих? Нет, конечно же нет. Жажда знания, власть разума… Именно эти вирусы погубили мой мир и чуть не заставили нас погубить и ваш тоже. С самого зарождения нашей цивилизации мы на Другой стороне с таким пылом пытались расчленить все окружавшие нас тайны, что добились только ускорения распада… Но я уверен, настоящая ткань бытия, последнее звено за субатомными уровнями – воображение. Всякий, кто захочет понять чудо, безвозвратно его разрушит. Этот урок кое-кто из нас уже усвоил и должен передать его остальным именно сейчас, когда мы возродимся в одном из тамошних миров. Скорее всего, нам понадобится ваша помощь, друзья мои. Помощь тех, кто еще не забыл…

– Вы всегда можете рассчитывать на содействие спецподразделения Скотленд-Ярда, профессор Рэмси, – откликнулся капитан Синклер.

– Спасибо, капитан. Агент Клейтон, недавно вы сказали, что те чудесные колонны придумал сэр Уильям Крукс… – Полицейский кивнул. – Так вот, думаю, у меня перед старым другом остался долг. Когда-то я обидел его и просто обязан многое ему наконец объяснить… очень многое. – Рэмси с мечтательным видом посмотрел на небо. – Сколько всего предстоит сделать! Церкви Знания придется поменять свое название – возможно, она будет называться Церковью мечтаний…

Клейтон откашлялся:

– Если уж речь зашла о мечтах, профессор… Когда я потерял сознание в Камере чудес… Хотя… наверное, я должен сперва сказать, что во время обмороков мне обычно снится некий мир, где… Трудно объяснить. Дело в том, что в том мире однажды тоже настал День хаоса… и я… рассказал все, что у нас происходило… кое-кому оттуда.

– Мне известны ваши сны, агент Клейтон. – Рэмси улыбнулся. – И поверьте, они были очень важны для победы. Способность мечтать стала спасением для вашего мира, уверяю вас, и это отнюдь не поэтическое преувеличение… Я с удовольствием объясню вам также, какую пользу принес взятый у вас когда-то образец крови… – Профессор опять улыбнулся, заметив растерянность Клейтона. – Только чуть позднее… Сейчас вы, вероятно, хотели бы задать другие вопросы. Запомнит ли ваш кое-кто все, что было, раз уж он достиг Высшего знания? Имеют ли ваши обмороки какую-то связь с вирусом хронотемии? И сможете ли вы и впредь мысленно совершать прыжки в тот мир?

– Я… Да, разумеется, я был бы счастлив услышать ответы на эти вопросы, но на самом деле мне хотелось бы спросить… не может ли какой-нибудь Исполнитель перенести меня в мир моих сновидений. Не только мысленно, но и физически…

Рэмси пристально посмотрел на него, потом печально покачал головой:

– В какой бы мир ни занесла ее судьба, она везде будет чудовищем, и вы это знаете. А если вы сами попадете в родной для нее мир, то, боюсь, уже ваша природа будет выглядеть там чудовищной… Мне очень жаль, но я уверен: ни вы, ни она не будете счастливы ни в одном общем для вас мире – слишком разные реальности вас породили. Видно, ваша любовь из тех, что случаются только в мечтах.

Если его слова и ранили Клейтона, то на лице агента не отразилось ничего – он лишь едва заметно несколько раз моргнул. Внезапно в разговор вмешался Конан Дойл: