Владислав Покровский - Курьер. Книга вторая

— И вроде бы ничего он для тебя не сделал, — продолжил свою мерную лекцию говоривший, медленно обходя меня слева, — вроде бы и пользы от него для себя, любимого, особой по жизни не было, но почему-то нюни так и текут и глазки щиплют, едва видишь его бездыханный труп, бревном валяющийся у твоих ног.

Говоривший остановился и замер, выдерживая театральную паузу или надеясь, что до меня дойдёт смысл извергаемой им сакральной мудрости. Однако я даже не поднял взгляд, мысленно прощаясь с ребятами.

— Здравствуй, Андрей, — произнёс говоривший, слегка повышая голос. — Как удивительно мне видеть тебя здесь.

— Мы уже здоровались, — мёртвым голосом отстранённо произнёс я и повернул голову в сторону говорившего. — Это ты их убил?

— Всё по порядку, — махнул рукой Побережный. — Об этом потом. Я что хочу сказать, Андрей, устал я мальчиком на побегушках быть и бегать по различным поручениям. А развлечение, которое я доселе выполнял, мне уже надоело. Устал я и от него тоже. Скажу тебе прямо: я не верю в ту возможность, на которую ты рассчитываешь…

— Что ты несёшь? — скривился я.

— Ох, прости, — поправился он и с довольной ухмылкой на лице заложил руки за спину, — всякий раз вас путаю. Но это ведь к лучшему — богатым будешь… Не так ли? Я знаю, что ты слышишь нас, — Побережный посмотрел на потолок. — Послушай меня и постарайся поверить: не существует преемственности поколений. Даже во временном потоке они незыблемы и неизменны. То чего ты добиваешься, не произойдёт никогда. У тебя лишь один выход: поступить как в тот первый раз, только уже не прыгать с моста, а обернуть всё по-другому. Ход времени это не нарушит, реальность останется всё той же, только вот вас там уже не будет…

— Что ты несёшь? — повторяю я свой вопрос. Мне уже начинает казаться, что он свихнулся из-за чего-то и теперь уверенно следует по пути великого Джалила бен Азада, либо же прикидывается, разыгрывая передо мной бездарную пьеску из разряда уличных артистов.

— Ты всё поймёшь, — теперь он смотрит на меня, его глаза горят холодным огнём, и я вдруг понимаю, что никакой он не сумасшедший. Просто человек стоит на грани мрачной решимости. — Подожди немного и очень скоро ситуация начнёт развиваться, ход событий станет неконтролируемым…

— Ты знаешь виновника всех бед, — задрал он голову к потолку. — Ты просил меня убедиться в этом, так вот знай: это именно она. Отбрось все сомнения на этот счёт, не должно быть никакой жалости, никаких слёз. Уничтожь виновника и остановишь тем самым процесс.

— У тебя с головой всё в порядке? — я шевельнулся, сдвигаясь чуть ближе к нему.

— Увы, да, — кивнул он, его руки за спиной пошевелились. — Хотел бы я быть сумасшедшим — они не знают горя и печали, потому как не от мира сего. А я больше не могу выдерживать такое. Хватит. Ты слышишь?! — крикнул он, опять уперев взгляд в потолок. — Хватит! Я устал! И я ухожу…

С этими словами Побережный вдруг выхватил из-за спины небольшой пистолет и навёл его на меня.

— Я сделал много ошибок, — прошептал он. — Что поделать, если это единственный способ забыть о них.

— Это я убил Фауста и Джексона, — произнёс он, глядя мне в глаза. — По её же приказу, Андрей.

Два долгих мгновения дуло смотрело мне в лоб, затем он столь же резко развернул его к себе и упёр в висок.

— Ты что делаешь, дурак?! — заорал я страшно, бросаясь к нему и понимая, что даже со своими быстрыми реакциями позорно не успеваю. — Не смей!!!

Закрыв глаза, он нажал на спуск…

Звук выстрела швырнул меня назад, я помотал головой, восстанавливая слух, и снова бросился к Побережному, успев подхватить его тело и прижимая его к себе.

— Ой, дурак, — шептал я ему на ухо. — Ой, дурак…

— Грин, Марик, срочно реанимационную камеру, в Зал переходов Элану со всем необходимым оборудованием, хроно-носилки! — гаркнул я, касаясь маяка ладонью и активируя алгоритм прыжка.

"В чём дело?!"

Грин… Ох, и любит же он вопросы задавать…

— Тут у меня трое мёртвых на руках, — заорал я, цепляя на Побережного один из браслетов активатора. — Побережный, Фауст и Джексон. Примете всех троих, а я сейчас настраиваюсь на маяк клиента.

"О, Триединый! — возопил он. — Трое?! Как?!".

"Запуск алгоритма темпорального прыжка", — прозвучало в голове, и я сосредоточился на мгновение, настраивая пси-кристалл активатора.

— Потом! — успел рявкнуть я. — Принимай их и шевелитесь там, шевелитесь!

"Элана, родная моя, прости…" — успел послать я мысленное сообщение, как вокруг меня взбурлил и вскипел воздух, взыграл радужными переливами, из-под моей ладони, лежавшей на крышке маяка, вырвался во все стороны яркий свет, вокруг меня заблистали молнии, разряды зашипели, пронизывая наэлектризованный воздух, волосы встали дыбом как от предчувствия урагана… Наконец, бешено крутящийся вокруг меня воздух сформировался в кольцо, оно начало расти, превратилось в шар, скорость потока возросла до смерча, шар потерял прозрачность, затем маяк щёлкнул, и вдруг обрушилась тьма, среди которой как пятнышко света в безбрежном Космосе начало расти и увеличиваться радужное, переливающееся всеми красками пятно. Вот оно оказалось совсем рядом со мной, я почувствовал холод и кипение энергий, идущее оттуда, разум мой как всегда забастовал, отказываясь верить в то, что казалось ему невозможным. Я улыбнулся разбитыми губами — трусишка ты, разум наш — взглянул спокойно и даже с некоторой радостью на бурлящий и играющий Поток, коснулся его и растворился в нём…

Мягкий пол приёмной камеры принял меня. Пошатнувшись и едва не падая в обморок от вяжущей, сковывающей слабости, я прислонился лбом к прохладной стенке и молча и неподвижно стоял так несколько секунд. Зашипело, в камере стало уравновешиваться давление, в ушах раздался тоненький писк и звон, кто-то вошёл, мягко подошёл ко мне, и в тот же момент чьи-то сильные руки мягко подхватили меня под руки и оттащили от стены. Перед самым носом оказался кусок шоколада, он ткнулся настойчиво мне в губы, я открыл рот и вяло начал жевать, заставляя себя делать это — ни есть, ни пить не хотелось совершенно. Нервное истощение, а потом ещё и физическое после двойного темпорального прыжка — к клиенту и на фирму — уровень излучения, смертельный для любого — всё это может отправить на тот свет и кого посильнее, меня же от слабости шатало и едва не мутило. Держался я только невероятным волевым усилием, заставляя себя совершать определённые телодвижения, чтобы не создавать неудобств помогающим мне.

Мы вышли из приёмной камеры, в глаза сразу же ударил яркий свет — после полутёмных катакомб атлантов он показался мне ослепительней солнечного — я недовольно поморщился и отвернулся, высвобождая руку и прикрывая ладонью глаза.