Евгений Винников - На суше и на море. 1976. Выпуск 16

И все же Карл медлил… В тщетной надежде посетил еще разок места особенно счастливых охот, дважды дневал под выворотнем… И не знал, что сил и времени осталось только в обрез для бегства.

В сущности Карл был уже обречен; но он как бы верил в чудо, ждал его. И миновал еще день…

И вдруг сквозь дрему — Карл лежал в логове под выворотнем — услышал шаги на дальнем краю вырубки. Глаза хищника, давно не отражавшие ничего, кроме серого цвета печали, вспыхнули ярким золотом. С этого мгновенья все звуки, возникавшие от движения неизвестного животного, стали достоянием его обостренного слуха. Карл впитывал в себя шелест снега, шуршание травы, хруст ломающегося сучка, но, чем больше он вслушивался, тем плотнее прижимался к своему ложу: увы, у пришельца была слишком тяжелая поступь!

Некоторое время неизвестный приближался, но неожиданно, описав небольшое полукружие по вырубке, резко подался в сторону. Затем опять замедлил шаг, но все же удалялся…

Карл не выдержал. Один лишь миг, и он, неслышный, как привидение, уселся на ствол выворотня. Ровный боковой поток воздуха всколыхнул пряди пепельно-голубоватой шелковистой шерсти, заиграл ими, отчего могло показаться, что шкура несколько велика зверю.

Был предвечерний час серенького дня, и хищник ничем не выделялся на окружающем фоне.

Сидя, Карл вытянул шею и увидел поверх невысокого подлеска медленно скользящую тень. Так и есть, это был лось — и громаднейший! Над его головой, издали казалось, отдельно от нее, плавно плыли рога, увенчанные многими остриями.

Лось уходил. Еще минута, и его силуэт растает среди бурых стволов. Отчаянно затрепетав всем телом, Карл порывисто наклонился как бы для того, чтобы спрыгнуть, но лапы не подчинились, будто срослись с грубой корой.

И вдруг плавность походки лося нарушилась: по нему пробежала дрожь. Если бы стояло лето, она не произвела бы на Карла никакого впечатления: шкура копытных частенько передергивается, когда их одолевает гнус. Но был уже ноябрь; лось мог так задрожать только от иной боли — от той, что лишает сил в бегстве и драке. Лось ранен — хищнику это стало ясно еще до того, как дрожь унялась.

Вскоре лось исчез из виду. Гибкое кошачье тело, будто приобретя текучесть, перелилось с дерева на снег, даже не зашуршавший под его тяжестью, и тихо заструилось в том направлении, где скрылся лось. В дальнем углу вырубки Карл сразу отыскал четкие вмятины следов, казалось еще теплых — так свеж был их парной, терпкий запах. Зверь внимательно обнюхал один след, второй, третий, словно ощупывал их, чтобы запомнить каждый изгиб. Четвертый след оказался с кровью.

Красную капельку-льдышку Карл вначале осторожно лизнул, но, не в силах сдержаться, тотчас подковырнул клыком, и она, оказавшись во рту и мгновенно растаяв, подразнила отдаленным вкусом пищи. Он не распробовал этот вкус, лишь возбудился и, уже не обращая внимания на следующие несколько чистых следов, скакнул на дальний след, возле которого заметил еще одно красное пятнышко. Проглотил и его и опять ощутил отдаленный, могущий лишь навести на воспоминание вкус крови.

Лось шел где-то впереди, неподалеку: Карл все время слышал его. То и дело попадавшиеся капли крови возбуждали преследователя. Расстояние, разделявшее зверей, быстро сокращалось, а когда Карл добрался до того места, где лось задрожал, и нашел там целый островок промокшего снега, еще не успевшего застыть, осмотрительность, с которой хищник начал погоню, была забыта. Зверь только сунул морду в липкое месиво и, будто опьянев, вскачь помчался по следу.

Карл, однако, не был бы рысью, если бы в открытую ринулся в нападение. Азарт на некоторое время ослепил его, заставив преувеличить беззащитность лося, но вид мелькнувшей в просвете бурой махины моментально напомнил о приемлемой для рыси охоте. Снова превратившись в расплывающееся на сумрачном снегу голубоватое облачко, Карл метнулся в сторону. Частый ельник разделил зверей.

Карл хорошо изучил свои владения, ему достаточно было слышать хруст тонкого снежного наста и хриплое дыхание лося, чтобы не только знать, где сохатый находится, но и угадывать его дальнейший путь. Лось будет идти напрямик, пока дорогу ему не преградит река. Переплывать ее он не станет: слишком крут противоположный берег; сохатый повернет налево, его след ляжет вдоль глубокого изгиба реки… А там, где она выпрямляется, — груда нанесенных половодьями деревьев, настоящая трущоба, не раз служившая для засад…

И Карл, сдерживая азарт, не стал идти по следам лося, а пустился, срезая его путь, прямо к завалу. Но успел сделать лишь несколько шагов. Оглушительные звуки потрясли окрестности. Невольно припав к земле, Карл резво отпрыгнул и ощерился, встречая неожиданную опасность. И опять — треск, грохот. Что-то происходило там, куда ушел лось.

Карл замер, выжидая. И тут стон пронесся по тайге, — стон, какой издают только падающие деревья. Это сосна-калека, та самая, подрубленная у основания. Когда-то крепкоклювая птица желна, наверное преследуя желтого древоточца, выдолбила ямину почти до самой сердцевины. Дерево усохло, но, залив рану смолой, все-таки продолжало расти — и много лет! А теперь лежит, широко раскинув бронзово-желтые сучья. И лось, видно взбесившись от боли, сокрушает все вокруг. Опять бьет, его болезненная дрожь.

Шум падающего дерева мог бы нагнать страху и на медведя, но Карл испытывал только сильнейшее напряжение. Он был готов и к отражению удара, и к стремительному отступлению. Затеянная засада была, конечно, забыта.

Некоторое время тайгой владела тишина. Затем лось, опять нарушая логику событий, резко рванулся, направляясь прямо на хищника. Карл, не признававший встреч, инициатором которых не был бы он сам, юркнул в одну сторону, но, поняв, что не успеет скрыться в ближайшей крепи, кинулся в другую. Только и там не нашел укрытия. Он заюлил, прижимая в досаде уши, и тут в прогалине, в каком-нибудь десятке метров, возник лось. Он тотчас же увидел рысь, застывшую в полуобороте, ощетинившуюся, зашипевшую, и тоже остановился. Рогом соперника у него был пропорот бок; множество странных мелких ранок, наверно причинявших жестокие мучения и мешавших животному кормиться, кроваво лохматились на морде. Секунду или две лось стоял как бы опешив, не веря новой своей беде, потом направил темные раковины ушей на скорчившегося внизу хищника и лишь тогда, словно убедившись на слух в реальности происходящего, всхрапнул, вскидывая передние ноги и уже в воздухе метнув их в сторону. Через минуту шум раздвигаемой громадным телом лесной чащи стал стихать вдалеке.