Евгений Винников - На суше и на море. 1976. Выпуск 16

Но еще до этого Карл, приняв небрежный и даже чуть сибаритский вид, мягким шагом направился в противоположную сторону. Он в точности походил на самого себя, каким был с полгода назад. Даже выглядел сытым и, вполне возможно, на время перестал чувствовать голод.

Конечно, это была игра. Но перед кем? Перед одной-единственной синицей, которая, внезапно появившись, вспорхнула, звонко тренькнула и исчезла?

Лишь перейдя вырубку и наткнувшись на гущину ельника, Карл, видимо не улавливая больше лосиного бега, забеспокоился, понюхал зачем-то нетронутый снег и через минуту уже аккуратно ставил лапы в промежутках между отпечатками копытных следов, словно боялся затоптать их. Эта аккуратность была внешним проявлением великой терпеливости, которой вооружился охотник.

Как ни странно, лось, сперва столь похожий на заблудившегося, ударясь в бегство, обнаружил знание местности и пошел не вправо, где оказался бы внутри речной петли, а напрямик, и тем лишил Карла возможности устроить засаду возле завала. Впрочем, хищник, ничуть этим не смущаясь, продолжал преследование, причем вовсе не спешил нагнать лося. Он, казалось, заботился лишь о том, чтобы сохранить определенную дистанцию. По каким-то верным признакам он угадывал, где лось ускорял или замедлял шаги, и делал то же самое. Так он достиг груды искореженных деревьев; вода реки холодно блеснула сбоку и исчезла; впереди была тайга и тайга, беззвучно всасывающая глухой своей зеленью тусклый свет угасающего дня.

Карл нырнул в завал; пробежав по одному стволу, прыгнув на другой, исчез где-то в глубине трущобы и вдруг появился на причудливо искривленной старой коряге, громоздившейся поверх всего этого хлама. Тут он прилег, глянув на открывшуюся сверху местность.

Карл не мог видеть лося, который давно уже скрылся за деревьями, и вообще не надеялся увидеть что-нибудь стоящее. На корягу он забрался единственно из привычной любознательности, как вдруг увидел нечто такое, отчего начал сжиматься, будто врастая в старое корневище.

На доступном для выстрела из дробового ружья расстоянии, то есть метрах в тридцати, прислонясь к дереву, стоял человек. И ружье висело у него поперек груди! Лицо человека было обращено в сторону Карла, он не видел рысь лишь потому, что у него были закрыты глаза.

Броситься очертя голову прочь или попробовать улизнуть потихоньку? Ни на то, ни на другое Карл не решался. Неподвижная фигура охотника в темно-сером ватнике с каждой минутой теряла свою чужеродность среди сумрачных елок и, казалось, уже не таила никакой опасности. Только обращенное к Карлу бледное пятно лица с закрытыми глазами с огромной силой притягивало внимание зверя. Он постарался еще сильнее прижаться к коряге, когда эти глаза начали медленно открываться. К счастью, человек глянул себе под ноги.

— О-ох, — вздохнул он, с трудом отталкиваясь спиной от дерева. — Давай, Володька, иди ж таки… — и заковылял, едва волоча ноги.

Не скоро рысь осмелилась выбраться из завала и приблизиться к следам лося, от которых, увы, мало чего осталось: они пропали под следами стоптанных сапог. Зверь, конечно, не мог знать, что человек давно преследует раненого лося — не один день. Впрочем, явный признак этого преследования — крайняя усталость охотника — не ускользнул от внимания зверя и, возможно, придал ему смелости: с полчаса промаявшись на месте, Карл тихо поднялся и, ступая будто на цыпочках, пошел по следам. Это был уже не зверь-добытчик, не гордый хищник, а существо, которое может надеяться только на милостыню.

День быстро угасал; подморозило. Тонкий слой снега превратился в белую корку, сквозь которую кое-где пробивались травинки, шишки и острые краешки разного таежного мусора. Ломаясь под ногами человека и лося, корка издавала самые фантастические звуки: визжала, стонала, грохотала. Напуганный лось делал рывки, удалялся, и тогда слышались только шаги человека. Но сохатого ненадолго хватало: обессиленный, он останавливался и стоял, пока расстояние между ним и охотником не делалось угрожающим. И тогда снова начиналась дуэль звуков, но выстрела, обещавшего Карлу поживу, все не раздавалось… И вот сумерки сгустились так, что глаз человека уже не мог разглядеть мушку ружья.

Погоня прервалась. Карл еще некоторое время различал звуки, говорившие о том, что охотник собирает сушняк и разводит костер, а лось ушел вперед и тоже, кажется, остановился. Потом в тайге наступила тишина, нарушаемая только потрескиванием огня.

Снежный наст, проваливавшийся под тяжестью человека и лося, не издавал ни звука под мягкой кошачьей лапой, окаймленной широкой бахромой шерсти, которая, касаясь земли, мгновенно предупреждала зверя о том или ином ненадежном предмете, который может хрустнуть. Карл, великий мастер бесшумного движения, даже заледеневшую былинку не ломал, успевая при первом прикосновении к ней отдернуть лапу.

Уверенный, что его не услышат, он предпринял весьма рискованное и вряд ли нужное действие: подкрался поближе к мигавшему в просветах деревьев огоньку нодьи. Он увидел охотника, который, сидя, сушил у огня качавшуюся от жара портянку; рядом стыл закопченный котелок с варевом. Карл наблюдал долго. Охотник вдруг поднял голову и пристально посмотрел в темноту: ему показалось, что там блеснули две желтые искры. Он отложил портянку, в руках у него оказалось одноствольное ружье. Человек задумчиво гладил ложу ружья ладонью, а сам все поглядывал в сторону Карла.

— Да нет, показалось, — наконец пробормотал он.

Карл только хотел удостовериться, что охотник в ближайшее время не намерен трогаться с места. Осторожно отступив в тайгу, зверь быстрым, размашистым и совершенно беззвучным шагом направился туда, где, по его расчету, находился лось, и вскоре стал свидетелем странного поведения сохатого: стоя среди редких тонкоствольных сосен, лось медленно, монотонно раскачивался… Четко вырисовывались рога, посеребренные только что показавшимся месяцем; они казались колеблемой ветром ветвью старой ветлы.

Карл приблизился. Лось все так же стоял и качался. Карл медленно пополз и сократил расстояние до сохатого так, что мог бы преодолеть его в три прыжка. А лось все стоял и качался!

Было в этом что-то неправдоподобное. Но Карл слышал дыхание лося, чувствовал терпкий запах живого тела с примешивавшимся дразнящим запахом крови, и этого было вполне достаточно, чтобы не поддаваться никаким сомнениям. Он сжался, чуть даже отпрянув назад, — приготовился к броску.

А лось просто спал. Долгая погоня, раны и голод потребовали этого отдыха. Может быть, видел он солнечный сон золотой осени? Но уже созрел расчет трех прыжков: первый и второй — легкие и неслышные, третий — стремительный, чтобы взвиться в воздух и ударить всеми четырьмя лапами в холку жертвы.