Юрий Скворцов - На суше и на море. 1975. Выпуск 15

Работать баграми теперь приходилось меньше, и мы уселись на бревнах, рассматривая окружающую местность и слушая весенние звуки тайги, расслабились и непростительно забыли, что плот несет таежная, быстрая река. И когда из-за поворота раздались какие-то непонятные звуки, напоминавшие шлепанье белья о воду, мы даже не обратили на это никакого внимания. Но вот плот миновал излучину, метрах в тридцати впереди показалась громадная ель, лежавшая поперек течения. Корневище упиралось в правый берег, толстый, лишенный ветвей ствол висел над водой, а вершина с кроной наискосок уходила в бурлящий поток. Торчавшие над водой лапы раскачивались, то погружаясь в воду, то упрямо выныривая. Сплавные реки регулярно чистят от зависших и упавших деревьев, но эта ель сползла, видно, по береговому откосу совсем недавно после дождя вместе с громадным комом земли на корнях. На раздумье нам оставались секунды, после этого нас сбросит с плота сучьями вместе со всеми нашими вещами. Первым метнулся к багру Франциск и уперся им в дно реки, благо глубина была метра полтора, таким образом, чтобы притормозить левый передний угол плота. Бревна навалились на багор и стали рвать его у Франциска из рук. В этот момент за древко ухватился Виктор, а я стал отталкиваться с левого борта. Маневр удался, плот развернулся и стал чуть ближе к правсшу берегу. Новое усилие — плот еще на один оборот ушел вправо. Прямо в нас целятся нижние, самые длинные ветви. Последнее соединенное усилие — плот захрустел по крайним лапам, а мы, уберегаясь от торчащих ветвей, вонзили багры кто в ствол, кто в основание торчащих ветвей и в последнюю секунду увели плот с быстрины. Теперь уже не составляло труда подать его к берегу. Некоторое время мы обессиленно стояли и смотрели в круговорот воды и ветвей.

— Ну, давай топор, — раздался вдруг спокойный голос Франциска.

Виктор продолжал отрешенно разглядывать реку, а я, поеживаясь от пережитого, выдернул врубленный в одно из бревен топор и молча, скрывая свои чувства, принялся перерубать ствол ели. Меня сменил Франциск. Когда я передавал ему топор, то не мог не заметить, что руки у него слегка дрожат. И я понял, что не просто отсутствие страха перед опасностью помогает Франциску оставаться спокойным, а самообладание, умение держать свои чувства в руках. Вот что делало его незаменимым товарищем в опасных маршрутах.

Прорубив себе дорогу, мы отправились дальше, но теперь один из нас постоянно нес вахту на носу плота с багром наготове.

Во второй половине дня добрались, наконец, до долгожданного барака. Находился он как раз там, где проектировалась одна из плотин.

Пока Франциск с Виктором осваивали наше временное жилище, я начал готовиться к рыбалке. В зарослях тальника вырезал два ровных и упругих удилища, набрал под валявшимися на склоне берега трухлявыми обломками деревьев с десяток дождевых червей и спустился на плот. Вид реки не внушал никаких надежд на клев. Вода струилась мутным потоком, покрытым клочьями рыжей пены, плыли обломки сучьев, обрывки коры, изредка бревна, словно допотопные чудовища, осторожно выставившие из воды свои спины. Течение прижало плот к берегу, струи воды, обтекая его, с легким плеском свивались в небольшой водоворот, в который мне и пришлось забросить свои снасти. Леску сразу же натянуло течением, и поплавки резво запрыгали в его завихрениях. Некоторое время я безнадежно смотрел на игру поплавков, потом перевел взгляд на реку, плавным изгибом уходившую вправо, за выступ берегового откоса, покрытого стройными елями и соснами.

Неожиданно одно из удилищ стало подергиваться, слегка изгибаясь. Я подумал, что леску зацепило какой-нибудь плывущей веткой, и не спеша повел удилищем вверх. Внезапно оно изогнулось дугой, леска чиркнула, разрезая поверхность воды, и рука почувствовала живой груз. Рыба метнулась под плот, и я стал осторожно, но настойчиво вываживать добычу. И вот на плоту лежит не виданная ранее мною рыбина, изящная, продолговатая, длиной около 40 сантиметров. Чеканное серебро чешуи усеяно мелкими черными ромбовидными крапинками. По бокам, словно из глубины серебряного слоя, выступает желтовато-красноватое, неясно очерченное пятно. Не зная еще названия рыбы, я решительно окрестил ее хариусом: ведь только такими должны быть эти красавцы — обитатели быстрых сибирских рек. После первой удачи клев пошел быстро. Хариусы, правда, больше не попадались, но зато то на одну, то на другую удочку клевала плотва. Сначала я насаживал на крючок половинку червя, потом стал постепенно уменьшать размер насадки, пока она не превратилась в комочек, едва закрывающий жало. И с такой насадкой рыба брала часто и резко. Завершилась рыбалка тем, что вслед за очередной поклевкой над поверхностью реки вскинулась плотвица столь внушительных размеров, что крючок не выдержал и разогнулся. К тому же и насадка моя кончилась. Полюбовавшись на добычу, серебряной кучкой лежавшую на середине плота, я принялся чистить рыбу.

На следующий день мы приступили к работе. Вечером небо нахмурилось, пошел дождь, под его аккомпанемент мы и заснули. Утром немного было прояснилось, но вскоре опять натянуло косматые облака и крупные капли застучали по крыше. Однако дождь теперь был уже по-весеннему теплым, чувствовалось, что погода вскоре улучшится. Действительно, к концу дня в плотном войлоке облачности стали появляться более светлые пятна, они разрастались, сливались, оттесняя серую хмурь и одновременно становясь все более чистыми и светлыми. Когда солнце заходило, лучи его высвечивали лишь полосы высоких перистых облаков.

Наутро мы отправились дальше. Плот легко скользил между высокими берегами, поросшими густым ельником. Но вот река стала снова петлять. Дождавшись очередной большой излучины, я сошел на берег, решив пешком спрямить путь. Над тайгой раскинулась прозрачная синева весеннего неба. Деревья подернулись зеленой дымкой, стоял неумолчный птичий гам. Вешние воды ушли с поймы, и бурые полосы ила, оставленного ими в низинах, прорастали зеленой щеткой травы и осоки. Казалось, трава шевелится, выпрямляется, освобождаясь от прошлогодних стеблей, отряхиваясь от мусора, нанесенного полой водой. Над озерцами, раскинутыми по пойме, то и дело проносились утки. Со свистом резали воздух чирки, деловито махали крыльями кряковые. Вот показалась из-за зарослей черемухи стайка чернети. Сделав круг, утки как-то все вдруг сели на озерцо и слились с бурыми прошлогодними камышами. Постепенно берег делался выше, суше. Стали попадаться гривки, поросшие ельником. Кроны елей по-весеннему изрежены, часть старой хвои осыпалась, новая еще не наросла. Из чащи слышалось нежное, мелодичное посвистывание рябчика, призывавшего подругу. Мягкий, упругий ковер хвои заглушал шаги, и рябчик выводил свои рулады, не чувствуя присутствия человека.