Юрий Скворцов - На суше и на море. 1975. Выпуск 15

Кончилась грива ельника, и открылся глинистый склон высокого берега, изрезанный промоинами. Река, подступив к откосу, шумела, хоть и потеряла уже свою весеннюю буйность. На нагретом солнцем склоне тут и там белели и желтели первые цветы. Бровка склона — словно граница времен года. От тайги, почти вплотную придвинувшейся к реке, тянуло сырой прохладой. Под елями и соснами, прячась от солнца, еще лежали шапки ноздреватого, осыпанного сухой хвоей снега. От склона же струилось тепло.

Весь вид пробуждающейся к жизни природы настолько зачаровывал, что я невольно проникался ожиданием каких-то радостных открытий и знакомые черты весны казались по-новому прекрасными и удивительными. И эти радужные предчувствия меня не обманули. Сошлись в едином фокусе лучи солнца, прозрачность воздуха, шелест речных струй и породили птицу, сверкающую яркими синими красками. Словно вылетев из детской сказки, появилась она из-за излучины реки. Лучи солнца, преломившись в оперении, окружили птицу сверкающим праздничным ореолом. Плавно следуя линии берега, пролетела она мимо меня и скрылась. Проводив птицу взглядом, я остановился — не в силах стряхнуть с себя очарование — и раздумывал, реальность это или игра воображения. И когда показался плот, я первым делом спросил своих спутников, видели ли они это чудо природы.

— Зимородок, — кратко ответил Франциск, считая, видимо, что этим все сказано. Но в глазах у него появилось явно мечтательное выражение.

Шли дни за днями. Маршрутный журнал постепенно наполнился колонками цифр, записями, зарисовками. В них жизнь реки: скорости течения, уровни и расходы воды, очертания берегов. Все эти данные понадобятся при гидротехнических расчетах, их возьмут на вооружение сплавщики и строители. Поэтому так ценен этот маршрутный журнал. Сделаешь в нем очередную запись — и бережно прячешь поглубже в карман, чтобы случайно не уронить в воду. Но мокнуть страницам журнала все равно приходится. Это ведь не в кабинете: то дождь, то снег, то туманная изморось. На нем и сажа от костра, и глина, и другие пятна.

Работая над каким-нибудь проектом, берешь в архиве папку изыскательских материалов, открываешь журналы, книжки, и вдруг повеет на тебя дымом костра, раздастся всплеск речной волны.

Да, журнал наш пополнялся. А вот продукты подходили к концу. Осталась лишь черствая буханка хлеба, подернутая зеленью плесени, несколько кусков сахару да соль. Задержка из-за дождя нарушила график движения. Как ни старался Виктор, исполнявший обязанности завхоза, экономить продукты, как ни укорял в излишествах, когда мы с Франциском клали в кружку чая лишний кусок сахару, продукты кончились. Правда, на бревнах плота всегда лежало не менее пары уток, но дичь очень скоро приелась. Гораздо большим успехом пользовались самые заурядные макароны с тушенкой.

До устья оставалось совсем немного, но плыть становилось все труднее. Вода убывала на глазах. Вдоль берегов ширилась полоса сырого песка и ила. В русле заметнее стали гривы ряби и завихрения, вода вскипала над отмелями. Плот пока не застревал, и лишь в отдельных местах бревна ширкали о гребень перекатов. Ио вот в русле появились крупные камни. Пришлось снова браться за багры. Еще несколько километров мы довольно успешно лавировали между отмелями и камнями, но вдруг плот тряхнуло так, что мы не удержались на ногах. Он стал медленно поворачиваться вокруг своей оси, словно в центре его проткнули чем-то и пришпилили ко дну реки. Набежавшая волна захлестнула плот, намочила наши вещи, подхватила рейку и понесла по течению. Очень не хотелось брести вброд к берегу. Один вид холодной реки, бурного течения заставлял ежиться. Но как мы ни раскачивали плот, все попытки сдвинуть его с камней оказались безуспешными.

Первым отважился спуститься в бурлящий поток Франциск. Перед этим он несколько раз провел рукой по своей черной, топорщившейся бороде, словно опасаясь, не смоет ли ее река, подтянул сапоги и невозмутимо опустил ногу в поток. Глубина оказалась небольшой, чуть выше колена. Постоял так, держась руками за крайнее бревно, потом опустил вторую ногу. Мы дали ему часть груза. Франциск шагнул раз, второй и вдруг ухнул по грудь. Видно было, что Франциск с трудом противостоит течению. Но он еще крепче ухватил свою ношу, осторожно переставляя ноги, скользящие по камням. Не замочив груза, он выбрался на берег. За Франциском последовали и мы, заранее готовые к холодной купели. Однако река отнеслась к нам более милостиво. Пройдя почти тем же путем, что и Франциск, мы отделались тем, что лишь начерпали воды в сапоги. Видно, нам удалось миновать подводные рытвины. Не успели выбраться на берег, как плот, с которого был снят груз, последний раз повернулся вокруг оси и, нимало не заботясь о своих пассажирах, поплыл, плавно покачиваясь, будто посылая прощальный привет.

Прямо к реке спускался частый ельник. Сложив имущество, разожгли костер. Виктор тут же начал отжимать и сушить одежду, я последовал его примеру. Франциск продолжал таскать к костру сухой прошлогодний плавник и валежник. Сидеть и греться у огня в то время, когда он трудился, было как-то неловко. Да и промок Франциск больше всех.

— Хватит дров, сушись, — не выдержал я. — Ты что, на неделю их хочешь запасти, что ли?

— У большого огня быстрее высохнешь, — последовало наставительное замечание. Возражать было нечего.

Весной погода — на дню семь пятниц. С утра нежилась река в солнечных лучах, а после полудня небо нахмурилось, подул холодный ветер. Хорошо, что костер разложили на опушке, возле елей. Их густые, замшелые лапы свешивались почти до земли, загораживая огонь от ветра. И все-таки его порывы временами бросали на нас снопы искр.

— У большого костра быстрее и сгоришь, — не выдержал я. Но Франциск на это замечание никак не реагировал, только посмотрел на меня удивленно. Ну вот и поспорь с ним!

Кое-как подсушили мы одежду, выпили по паре кружек чаю с раскисшими сухарями, перенесли кладь под высокую, густую ель, прикрыли лапником и налегке, прихватив лишь коробку с нивелиром и штатив, отправились к устью. Там мы хотели взять у сплавщиков лошадь и вернуться за имуществом. Где по берегу, где напрямик через кустарник, увешанный клочьями наносного мусора, добрались мы наконец до створа нижней плотины. На левом берегу, круто уходящем вверх, к плато, над рекой возвышался репер — пень огромной ели. Один бок пня был затесан и образовывал уступ — полочку. Масляной краской на стесе выведены наименование нашего института, номер репера и год установки. О волнением рассматривал я эти немудрящие знаки, оставленные несколько лет назад топографами. Всегда греют сердце следы человеческих рук в тайге, особенно волнуют встречи с малозаметными для непосвященного знаками работы изыскателей, будь то просека, деревянный или металлический репер, а то и просто мазок краски на уступе берегового выступа скалы и рядом обязательно цифры: номер точки и год производства работ. Значит, здесь поработал человек. И не романтик-турист, отдающий себя на съедение комарам, переносящий лишения ради того, чтобы похвастаться потом в кругу друзей, какой сложный маршрут он проделал, а скромный труженик, прокладывающий пути для того, кто придет следом за ним для работы и жизни в ранее безлюдном крае.