Юрий Скворцов - На суше и на море. 1975. Выпуск 15

Размышляя обо всем этом, я направился за нивелиром и тут только вспомнил о смытой с плота рейке. Хоть и отрицают научные журналы телепатию, все же она есть. Я убедился в этом в тот момент, когда Франциск и Виктор, сидевшие на стволе поваленной ели, уловив мои мысли, воскликнули разом:

— А рейки-то нет!

Правда, вслух это произнес только Виктор, но я мог поклясться, что и Франциск сказал то же самое и, как обычно, про себя.

— Что же будем делать?

— Найдем ее ниже по течению, — произнес Франциск. Я не разделял его оптимизма, но спорить не стал. Наша компания вновь двинулась вдоль реки.

Еще когда мы отогревались у костра, до нас доносились какие-то глухие удары. По мере нашего продвижения к устью они слышались все отчетливее, а вскоре к ним присоединились и другие звуки — гул дизелей и лязганье тракторных гусениц. И вот из-за очередного поворота нам открылось устье Кайтыма. Здесь кипела работа. На берегу рабочие сплачивали бревна, по четыре в ряд, соединяя их деревянными шпонками. Готовую секцию цеплял трактор и затаскивал в реку. Отдельные секции на плаву соединяли тросом, получались боны — гибкий и устойчивый наплавной мостик, незаменимый при разных работах на реке. Осмотрев с берега всю эту картину, мы сразу увидели свой плот, приткнувшийся к одному из бон. А рядом с плотом, как по заказу, белела сбежавшая от нас рейка.

Мне не терпелось увидеть Бирюсу. Оставив спутников договариваться о лодке и ночлеге, я стал взбираться на высокий обрыв левого берега, за который уходила последняя излучина Кайтыма.

И вот она, Бирюса! Обрывистые, словно вырубленные, склоны береговых откосов, резко переламываясь в верхней части, уходят вдаль волнистой линией с куполами отдельных сопок. До самого горизонта — разлив тайги. Резкий контраст между мягким, сглаженным рельефом плато и кручами берегов создает впечатление, что река течет в громадной трубе со срезанным сводом. Течение Бирюсы ровное и мощное. Нет ни завихрений, ни переплетающихся струй, весь поток движется компактной массой, с всплеском набегая на береговые выступы.

Полюбовавшись рекой-красавицей, я вернулся к спутникам. Виктор уже уехал верхом на лошади за нашим имуществом. Ночевать он решил в бараке, где жили сплавщики, а мы с Франциском отправились в селение, где он вербовал рабочих. Первыми нас встретили собаки. С громким лаем выскочила большая черная с рыжими подпалинами лайка, за ней другая, третья и, наконец, небольшая, лишенная одной передней лапы. Вообще лайки — благородные представители собачьей породы. В их глазах нет ни коварного желтого огня, что присущ сторожевым псам, ни подхалимской влаги комнатных лохматушек. Незаменимые в охоте на таежного зверя, злые и напористые, в обычной обстановке они добродушны, но требуют к себе уважительного отношения. Если ведешь себя спокойно, лайка, убедившись в твоих добрых намерениях, без излишних эмоций удаляется и принимается за своп неотложные дела.

Но трехногая лайка, вероятно из-за перенесенного ею когда-то нервного потрясения, была лишена обычного спокойствия и горела желанием вцепиться во Франциска. Тут на крыльце одного из домов появился высокий молодой мужчина с густой черной бородой. Это был Григорий, наблюдатель нашего водомерного поста. Оп дружески приветствовал Франциска и пригласил войти в дом.

— Все мы в сплавконторе работаем, — рассказывал Григорий. — Весной на сплаве, летом и осенью ремонтируем боны, такелаж. А зимой зверую. Заключаю договор — ив тайгу. В этом году добыл соболей десятка полтора да белок порядочно.

— И собаки есть?

— А как же! Трех держу, наскочили на вас, когда к воротам подошли.

Я поинтересовался, почему у одной из лаек нет лапы.

— Это моя лучшая, — с гордостью ответил Григорий. — На медведя раз пошел, да сплоховал малость, лишь ранил его. Так она повисла на нем, словно клещ. Он ее и лапой доставал, и мотал, да все напрасно. Переложил я патроны и добил зверя. Не то задрал бы меня. А лапу потеряла, когда соболя гнали. Он в валежины ушел. Собака до того ярилась, что лапу повредила. А мороз был, прихватило ее, на другой день гляжу — распухла лапа. Потом все хуже и хуже. Что делать? Пришлось отнять. Через неделю поджило. Она и на трех лапах белку ищет что надо. За соболем, правда, не успевает.

Да, хорошие помощники — сибирские лайки. Хоть и сурово обходится порой с ними жизнь, но о другой они, видимо, и не помышляют.

Когда я вижу в Москве зажиревшую лайку, ведомую на короткой сворке на прогулку заботливым хозяином, и смотрю в ее печальные глаза, мне всегда вспоминаются поджарые, энергичные, полные достоинства зверовые собаки с Бирюсы.

Длинный майский день заканчивался. Мы договорились с хозяевами о ночлеге, сняли наконец досмерти надоевшие сапоги, смыли горячей водой въевшуюся в кожу рук копоть костров.

Хозяева оказались хлебосольными. На столе появились дымящийся казанок щей, противень с жареной рыбой, глиняное блюдо с квашеной капустой.

Утро разбудило солнечными бликами, падавшими сквозь окна на наши лица. Спустившись с откоса к Бирюсе, мы умылись холодной, бодрящей водой, позавтракали и пошли на розыски Виктора, который должен был дожидаться нас около бараков. Наш матрос сидел на солнышке на противоположном берегу, курил и беседовал с одним из сплавщиков. Увидев нас, Виктор бросил окурок и по бонам, с опаской, перешел реку.

— Узнал про лодку, — почему-то вполголоса произнес он. — Стоит в самом устье, можно взять на весь день.

У меня отлегло от сердца. Лодка была заботой немалой. Да и день такой чудесный! Собрав инструменты, мы отправились к устью и вскоре увидели лодку, о которой говорил Виктор.

— Да… — неопределенно произнес Франциск, глядя на этот предмет, который, на наш взгляд, трудно было назвать лодкой.

Перед нами было нечто среднее между каноэ и пирогой. Легкий каркас длиной около трех и шириной менее метра обтянут берестой, склеенной по швам не то гудроном, не то смолой. Посередине каркаса — узкая поперечная планка, распорка, служащая, видимо, и сиденьем. Киля у пироги не было, как и бревна-противовеса, укрепленного на распорках параллельно корпусу. Такой балансир наподобие полинезийского очень пригодился бы этому суденышку. Вместо балансира возле нашей пироги мы увидели деревянную лопату, игравшую, вероятно, роль весла.

Виктор взирал на пирогу совершенно спокойно, не разделяя наших сомнений. Семилетняя служба на флоте научила его, наверное, обращению с любыми «плавсредствами».

— Ну, так садись, — обратился к нему Франциск, — греби потихоньку поперек течения да попробуй веслом хоть примерно глубину определить.