Юрий Скворцов - На суше и на море. 1975. Выпуск 15

Прочитав добрую сотню страниц, я понял, что такое обилие разнообразных сведений невозможно удержать в голове. Вот если бы увидеть хоть малую толику прочитанного, тогда, несомненно, тусклые книжные факты осветятся живыми красками личных впечатлений и останутся в памяти.

Было уже за полночь, когда я, отягощенный бременем полученных знаний, так и уснул с книгой в руках.

Утром, чуть свет, на палубе прохаживались в ожидании высадки на берег несколько человек, среди них доктор и трое поляков, принимавшие участие в нашей экспедиции. Палуба была мокрой, и в сиденьях пластиковых стульев, не убранных после вчерашнего неудачного киносеанса, блестели лужицы. Все стояли у правого борта, всматриваясь в голубоватую пелену рассвета.

Наконец выплыло солнце и проступили очертания берега: низкая ровная темная полоса. Еще немного — и мы увидели, что это леса. В двух местах над сплошной стеной джунглей поднимались клубы дыма. А чуть левее, прямо по курсу, сверкали на солнце серебряные емкости с горючим, застекленные плоскости высотных зданий, и уже совсем близко блеснул и тут же погас глаз прожектора на башне маяка: приближался порт.

Над водой неторопливо кружили какие-то темные птицы. Мы обогнали шедшее впереди судно — американский лесовоз. На палубе его штабелями лежали бревна шоколадного цвета.

— Очевидно, красное дерево, — сказал Анджей, стройный молодой человек, польский биолог, похожий скорее на киноактера, чем на ученого.

— Зачем же везти сюда красное дерево, у них своего хватает, — возразил бородатый доктор.

— Лес — вторая после кофе статья экспорта, — невольно процитировал я прочитанную ночью книгу.

Доктор одобрительно взглянул в мою сторону.

— Первая порода, которую стали здесь экспортировать, носит название акажу. На десять гектаров леса приходится не более одного ствола, — продолжал я.

Теперь бородач смотрел на меня с явным изумлением. Мне же вспоминались целые фразы (видимо, ночное чтение не прошло даром).

— Древесина породы макоре имеет муаровые оттенки, а стволы босе — бледно-розовую окраску, издающую запах ладана…

— А что означает название города? — прервал мой монолог нетерпеливый Анджей.

— Ну уж этого мы и про свои-то города не знаем, — заметил доктор.

— Абиджан произошло от словосочетания «амби джан», что в переводе с языка местного племени эбрие означает «срезанные листья». Именно здесь, — я простер руку вперед в направлении берега, — было заключено перемирие, положившее конец одной из междоусобных войн.

— При чем же здесь листья? — недоумевал бородач.

— Листья срезали, чтобы устроить постели, — пояснил я, как будто это было делом само собой разумеющимся, и обратился к полякам:

— Есть ли в этой стране кто-нибудь из ваших соотечественников?

— Насколько я знаю, нет, — покачал головой Анджей. — Как ты думаешь, Ежи? — обратился он к своему молчаливому товарищу с огромным выпуклым лбом и глубоко запавшими темными глазами, кинорежиссеру Варшавского телевидения. Третий поляк, Збышек — кинооператор, снимавший с Ежи уже не первый фильм, был ненамного моложе своих друзей, но благодаря открытому, доверчивому взгляду выглядел, даже несмотря на солидную бороду, совершенным юнцом. Поглощенный, как всегда, своей кинокамерой, он в разговоре участия не принимал.

— Поляков здесь нет, — наконец подтвердил Ежи. — Эта страна предпочитает сотрудничать с французами.

— Да, французов тут немало. В этой стране, как в раю — круглый год лето, — взмахнул руками Анджей.

Но я усомнился в том, что здешний климат с его духотой и зноем (высокая влажность, температура воздуха свыше тридцати градусов) можно назвать райским.

— Ну, не все время жить, конечно, — жестикулировал Анджей, — а на каникулы, в отпуск приехать: покупаться, позагорать!

— И подцепить желтую лихорадку, — добавил Ежи.

— Или стать жертвой мухи цеце, — расхохотался доктор.

Збышек уже наладил камеру и приготовился к съемке. Всего в полумиле от нас ослепительно сверкала полоска золотистого песка, на который накатывались океанские волны. Там, за этим роскошным пляжем, в тени пальм угадывались живописные строения. У самой кромки прибоя лежало на боку большое полузатопленное судно. Оно село на мель при входе в порт.

Абиджанский порт построен совсем недавно, в 1950 году. Попытки прорыть канал и соединить лагуну Эбрие с морем предпринимались еще в начале нашего века, но береговые течения заносили русло канала песком. А необходимость в создании современного порта была огромной. На всем побережье, протяженностью в 550 километров, не существовало ни одной естественной бухты, пригодной для строительства такого порта. Полоса песчаных отмелей почти повсеместно преграждала кораблям доступ к берегу. Суда выгружались на открытых рейдах, а это было дорого, неудобно и препятствовало развитию торговли. Теперь все эти трудности позади. Сегодняшний Абиджан — морские ворота республики — ежегодно посещают тысячи кораблей. Появился и собственный торговый флот.

Загремела якорная цепь, и на мачту подняли флажковый сигнал: «Просим лоцмана». Чтобы попасть в порт, требуется немалый опыт. Об этом красноречиво свидетельствовал остов выброшенного на берег судна.

Вход в канал отсюда, с моря, казался совсем крошечным — еле-еле протиснуться нашему кораблю. Но, судя по карте, ширина канала более трехсот метров, а глубина в центральной части пятнадцать метров. Это позволяет заходить в порт практически любому океанскому судну. Протяженность канала без малого три километра.

Еще немного — и мы увидим чудесную лагуну с раскинувшимся на ее берегах городом!

Лоцманский катер, однако, задерживался.

— Девятый час, а они начинают работать с восьми, — рассуждал наш доктор. — Кофе, наверное, пьют. Эх, кофейку бы сейчас настоящего, по-турецки. Интересно, что у них там за кофе? — обратился он ко мне уже как к признанному авторитету.

Увы, до сортов кофе я не дошел, хотя и видел в книге фотографию кофейного дерева. Меня неожиданно выручил Ежи — тонкий ценитель кофе.

— Здесь, как и в Конго, выращивают робусту, — заговорил он не торопясь. — Этот сорт не слишком ароматен и потому дешев, но в нем высокое содержание кофеина. Его хорошо смешивать с более ароматными сортами. Впрочем, для итальянцев, которые любят пережаренный кофе, а естественный аромат не ценят, робуста подходит как нельзя лучше.

Доктор вопросительно взглянул на меня.

Я важно кивнул головой.

— Да, в географии вы доки, — вздохнул доктор. — Но главное, уметь чувствовать политическую обстановку. Вот даю голову на отсечение, что лоцманы у них тут французы. Ключевые позиции по-прежнему в их руках.