Юрий Иванов - На суше и на море. 1974. Выпуск 14

Было очень грустно слушать о таких вещах. Пастух зажал голову руками. Его жена едва сдерживала слезы. Над раскаленной серой землей вилось множество мух. Порхали птицы. Все вокруг казалось пустынным и одиноким.

Когда мы вернулись в свой лагерь, уже стемнело. Ленивый Куи с семьей перебрался поближе к нам. Он выглядел жизнерадостным и веселым. Члены его семьи сидели вокруг костра, протянув ноги к теплу. В свете огня их кожа казалась красной.

В тот вечер тесть Ленивого Куи принял решение двинуться с нами к озеру Нгами, расположенному неподалеку от Гаутши. Он хотел помочь отыскать другие знакомые нам семьи бушменов. В тот сезон люди ушли из Гаутши и рассеялись по вельду: повсюду было обилие влаги и пищи.

Мы хотели отправиться на следующее утро. Но старик сказал, что хочет собрать на дорогу дикого меду, и пригласил нас о собой. «Пчелиное» дерево находилось в небольшом леске, в двух милях от Гэм. Почва кое-где была перепахана кабанами, искавшими съедобные корни. В небе распевали горлицы.

Мед обычно собирают ранним утром — в самое прохладное время, пока пчелы вялы. Старик и Ленивый Куи нарвали травы и разожгли небольшой костер, чтобы окуривать пчел. Усевшись на корточки, они грели руки в ожидании, когда костер как следует задымит. Жена и сестра Ленивого Куи отправились собирать на завтрак ягоды. Женщины наткнулись на дерево с выгнившей серединой, наполненной дождевой водой. Они позвали нас напиться. Ленивый Куи вынул из охотничьей куртки камышинку, просунул ее в щель в коре, напился и протянул следующему. Тянуть воду было очень трудно. Единственное, что мне удалось, это слегка освежить рот. Потом все вернулись к костру, он уже хорошо разгорелся, и мужчины направились к дикому улью. Ленивый Куи постучал топорищем по стволу: сердцевина оказалась пустой. Затем он взял травинку, просунул ее через дырочку в коре и вытянул обратно. На ней были мед и две пчелы. Старый бушмен взял дымящуюся траву, поднес ее к отверстию и стал задувать дым внутрь. Пчелы угрожающе загудели. Низкий гул все нарастал, пока прорубали отверстие. Четыре или пять пчел выбрались наружу, одна из них ужалила меня в лицо. Щека онемела и моментально распухла. Ленивый Куи вытащил жало ногтями. Старик тем временем прорубил большое отверстие, и пчелы стали массами вылетать наружу. Но дым дурманил их, и они бестолково метались в поисках разорителей. Старик повернулся спиной к отверстию, втянул голову в плечи и ждал, пока рой немного успокоится, чтобы закончить дело. Бушмены говорят, что пчелы опасны только вначале. Через какой-то промежуток времени они теряют организованность и только летают вокруг, но не жалят. При окуривании пчел нужно быть осторожным, чтобы не опалить и не задушить их дымом.

Ленивый Куи и старик не очень пострадали от укусов. Не пострадали и пчелы. В стволе оказались коричневые соты. Ленивый Куи положил их в деревянную миску. Прежде чем отправиться назад, мы поели меда. Он был двух сортов: старый, очень сладкий, из зимних сухих цветов вельда, и молодой, светлый и менее сладкий.

После обеда мы упаковали вещи, чтобы отправиться в Гаутшу. Ленивый Куи наполнил свою сумку орехами «тси» и плодами баобаба, созревающими в начале сезона. Старик также упаковал свои пожитки — миски, мешочки с едой, палочки, с помощью которых бушмены добывают огонь.

Мы сели в машины и поехали. Позади остались сухие холмы, окружавшие Гэм. Когда мы разбивали на ночь лагерь, небо на западе было красным, затянутым дымкой. Нашего фоне выделялись синие акации с плоскими верхушками. Неожиданно неподалеку из зарослей леса выбежало стадо жирафов. Они то вытягивались в линию, то сбивались в кучу. Их миниатюрные головки раскачивались взад и вперед на бегу. За самками скакал громадный самец, вдвое больший своих подруг. Он мощно выбрасывал вперед ноги, чтобы перегнать стадо.

Было очень холодно. Ветер дул всю ночь, он сорвал дымку тумана с блестевшей, точно бриллиант, луны. В предрассветный час, когда мы окончательно продрогли, пришлось встать. Бушмены проснулись еще раньше. Они лежали, скорчившись и дрожа, у костров.

Когда взошло солнце и воздух немного прогрелся, мы покинули лагерь и двинулись к Нама Пэн через редкие леса, пустынные равнины, миновали скалы, где я однажды видела гревшегося на солнце леопарда, проехали мимо изящного дерева, ядом которого бушмены смазывают свои стрелы. В Нама мы были в полдень. Посредине большого луга блестело кристально чистой водой каменное блюдце. Вокруг раскинулся песчаный пляж. Дальше росла густая темная трава.

Так уж повелось, что никто не жил в Нама Пэн, хотя там всегда была вода, даже когда пересыхало озеро. В окружающем лесу зрели фрукты, в изобилии водилась дичь. Это был затерянный в вельде рай, где мне однажды уже довелось побывать с группой бушменов.

Стоял сезон перед дождями, когда вельд цветет. Охотники собирали сок деревьев, соскребая его кончиками копий. Женщины срывали «кару» — зеленые, похожие на огурцы плоды, свисавшие с ветвей гроздьями. Ребятишки заметили барсука, а охотники закололи его копьями. Тогда в озере было мало воды, и оно все заросло травой. Когда мы подъехали к впадине, то заметили в высокой траве грифов. Птицы неуклюже побежали нам навстречу и тяжело оторвались от земли. Размахивая огромными крыльями, они поднимались все выше и выше. На нас обрушился душ из помета. Вскоре вся стая затерялась в небе. Мы шли по темной траве, утоптанной птицами, к центру впадины. По пути нам попалось небольшое розовое яйцо, по-видимому оброненное грифами в спешке.

На этот раз нам не удалось обнаружить у озера следов бушменов. Но мы надеялись, что встретим кого-либо из тех, с кем встречались в Гаутше. Особенно хотелось увидеть вождя Тома. Он был знаменитым человеком. В детстве работал на бечуана, таскал воду, пас коров и коз. Потом стал отличным охотником. Его ноги не знали усталости, а руки — промаха.

Когда Тома было около восемнадцати лет, его охотничья слава привлекла внимание вождя бушменов в Гаутше. Он предложил Тома руку своей дочери Ту. Тома принял предложение. По обычаю, он стал жить с родственниками жены. Когда умер отец Ту, Тома принял руководство над племенем. Он не был наследственным вождем, поэтому не мог передать свой титул сыну, как это делается по бушменским законам. Но пользовался Тома огромным авторитетом.

Его лицо было обычно задумчивым и озабоченным, но иногда он смеялся громким заразительным смехом. Он всегда внимательно слушал собеседника, при этом смотрел в землю и повторял фальцетом наиболее важное в сообщении.