Николай Димчевский - На суше и на море. 1973. Выпуск 13

Опуская сверху проволочную сетку-решетку, археологи сумели нанести на план предметы, находившиеся на глубине. Каждый держал в руках матовый пластик и наносил цветным мелком отдельные штрихи прямо под водой. А сначала над всем местом кораблекрушения были установлены специальные леса из металлических трубок и крючков.

Дно оказалось очень крутым, в виде кругообразной песчаной чаши, и потому по предложению Василия были сконструированы наклонные ступени для облегчения работ. Затем Георгий смонтировал две передвижные башни, каждая в четыре метра высотой, чтобы держать кино- и фотоаппараты в определенном, строго фиксированном положении.

После первого же погружения Василий сказал:

— Это настоящее кладбище кораблей. Более дюжины останков их разбросано вдоль подводных скал, картина понятна. Постоянный ветер — мельтем, дующий здесь, гнал суда на камни, которые совершенно не видны с палубы. А лоций и локаторов у древних не было…

Первое, что подняли со дна моря, — гигантские амфоры, в которых перевозили вино и масло. Специалистка по амфорной керамике Лариса тут же определила, что они относятся к концу шестого — началу седьмого века нашей эры. Видимые останки корабля имели протяженность девятнадцать с половиной метров. Это был древний дромон византийцев, посылавшийся по особо срочным и важным делам и шедший под большим прямоугольным парусом. У кормовой части судна лежали грудой шесть железных якорей, плотно прикипевших друг к другу ржавчиной. Неподалеку нашли черепки терракотовой черепицы, которая упала с крыши капитанской каюты во время крушения. Там, в каюте, находились вещи капитана и — восторгу археологов не было границ — шесть тяжеленных прямоугольных ящиков. Они оказались после тщательной расчистки ларцами изумительно тонкой работы, инкрустированными жемчугом и слоновой костью. Но когда открыли осторожно крышку одного из них, все так и ахнули: ослепительно сверкнуло на солнце золото!

Золотые номисмы. На них был изображен бородатый человек с длинными волосами.

— «Доминис ностер Фокас, перпетуус Аугустиус, Виктория Аугусти», — прочитал Георгий. — Император Фока правил недолго, всего с шестьсот второго по шестьсот десятый. Интересно, столько золота!

— Мы, пожалуй, утрем нос Дюпэну с его критским кораблем, да и Дерменджиеву, поднявшему две галеры Помпея, — закричала экспансивная Лариса.

Но что за чудеса? Под очень тонким слоем золотых монет стали попадаться грубые свинцовые золоченые подделки. Фальшивомонетчики? Фальшивые монеты, известно, были распространены в Византии времен упадка, но в таком количестве… А дальше — совсем уж странно — оказались просто слитки свинца и медные кружки.

То же самое ожидало оторопевших археологов и в других драгоценных ларцах. То, что капитан вез фальшивые деньги, вполне объяснимо. Их византийцы сбывали не в меру доверчивым варварам, принимавшим их за настоящую монету. Но зачем насовали в драгоценные ларцы куски свинца и меди?

— Постойте, постойте, — сказал Георгий, — по-моему, то ли у Симокатты, то ли у Феофана есть упоминание о том, что в правление Фоки был послан в Антиохию корабль с золотом для покупки хлеба. Ведь Ираклий отрезал Константинополь от житницы — Египта.

— Очень интересная эпоха Восточно-Римской империи, — отозвался Василий. — Восстания колонов, рабов, городской бедноты, мятежи в армии… Развал рабовладельческих отношений, становление феодальных. Ираклий и был проводником последних. А вот что касается Фоки… Всюду он изображен кровожадным, злобным тираном. Но ведь историографы Византии были настроены враждебно к нему как к выходцу из народа. Что ни говори, а Фоку выдвинули демократические слои населения.

— Да, тут неясно, — согласился Георгий. — Но вот эта находка может пролить кое-какой свет. Бьюсь об заклад, что капитан не знал, какой груз он везет… Что ж, эту находку надо тщательно изучить. А пока что сообщим о ней руководству нашей советско-французско-болгарской экспедиции.

Погружаясь, Георгий думал о том, что в своем глубоководном костюме, с ластами и маской, горбом баллонов на спине, он кажется морским обитателям каким-то неведомым чудовищем. Плыть было легко и приятно. Георгий медленно опускался.

Какая-то тень мелькнула над ним. Георгий быстро обернулся и посмотрел вверх. Мимо него плавно и стремительно, как птица, промчалась метровая черепаха бисса. Видимо, испугавшись человека в скафандре, она сделала крутой вираж, стремясь укрыться между камнями.

Охотничий азарт охватил Георгия. И хотя подводного ружья у него не было, он бросился за биссой. Она оказалась гораздо быстрее и успела сделать несколько рывков, пока Георгий подплывал к песчаному дну котлована, где еще совсем недавно покоился обомшелый корпус византийского дромона.

— Куда же она исчезла? Георгий осмотрелся. Колония актиний бездумно шевелила своими легкими щупальцами-отростками. Какой-то круглый блестящий предмет двигался по дну. Ха, краб-старьевщик… А на спине монета с изображением василевса Фоки. Георгий потянулся к этому странному членистоногому существу.

Краб уполз под выступ камня, в руке осталась только горсть песка. И тут Георгий нащупал продолговатый предмет, глубоко ушедший в песок. Не без большого усилия Георгий вытащил его. Безмен… Древние торговые весы. Любопытно… Забыв и о крабе-старьевщике, и о черепахе, археолог поднялся на поверхность.

Сбросив только маску, он как был, в глубоководном костюме и ластах, подбежал к Ларисе.

— Ну-ка, дорогая, отполируй мне его до блеска!

Лариса недовольно подняла голову.

— Что за спешка? Видишь, у меня на очереди столько всего…

Она кивнула на груду каких-то обомшелых камней. Георгий, конечно, знал, что это на самом деле амфоры, наконечники копий, рукояти мечей и многое другое, добытое со дна моря. Что ж, очередность есть очередность. Придется подождать два-три дня.

Но наутро, после завтрака, Лариса подошла к Георгию и сказала:

— На, бери, вот твой безмен, смотри, теперь здесь можно прочесть какие-то буквы, — и, весело хохоча, побежала по пляжу, загребая босыми ногами белый песок.

Археолог вынул лупу и начал разбирать надпись: « Старш… кап…ан Гео…ий из Коне…ноп…»

Георгий опустил лупу и задумчиво посмотрел в даль. Море было, как всегда в этих местах, совершенно пустынно. Его бирюзовая гладь, постепенно утрачивая интенсивность тона, у горизонта почти сливалась с безоблачным небом.

В этой неоглядной шири, где не на чем было остановиться взгляду, как бы растворялось ощущение пространства и времени.