Николай Димчевский - На суше и на море. 1973. Выпуск 13

Июльский грохочущий ливень тоже не застанет пихтовый лес врасплох. Длинные ветки его согнутся, тяжело повиснут, напитавшись влагой. По ним, как по желобам, помчится к земле обильная вода. Ее примет высохшая за лето хвоя и коричневая перегнойная земля. Она набухнет и вспучится, словно дрожжевое тесто. Но не упустит ни капли, а потом постепенно передаст эту лишнюю воду опять же в трещины камня, в глубь земли.

После летнего паводка в пихтовом лесу, как в натопленной бане. Стоит густой пар, с веток долго падают тяжелые капли, пахнет распаренным веником. Звуки глохнут в воздухе, до предела насыщенном влагой.

Ниже пихтовых зарослей, в глубоком распадке, течет ручей. Все такой же, как до ливня. Прозрачный, веселый, спокойный. Он и в жестокую засуху будет течь точно так же, как и сейчас. Вокруг, среди камней, в земле, в лесной подстилке неиссякаемые запасы воды.

Когда входишь в пихтовый лес, хочется снять шляпу. Так величественны деревья, так торжественно и строго сумрачное пространство, темнеющее меж стволов. Огромный дворцовый зал с затененными окнами.

Великолепие природы. Врачующая тишина.

Преодолев хребет, мы спускаемся в долину. Впереди — Мезмай, один из поселков, где живут лесорубы.

Путь к нему через ущелье.

Сравнение с Дарьяльским приходит сразу, как только вступаешь на камни этой длинной расщелины. Не удивительно. Терек, пробивший себе путь через хребты Восточного Кавказа, воспет великими поэтами и знаком нам со школьной скамьи. А кто знает речку Курджипс?

Это тоже горная река и с таким же своенравным характером. Порой просто бешеная река. Она начинается на высотах Западного Кавказа, а водосбором ей служат склоны горы Фишт и северный скат Армянского перевала. Там всюду ущелья, и в каждом ручьи, которые собирают воду из родников, трещин в скалах, из верховых болот.

К долине Мезмая между двумя параллельными хребтами Курджипс приносит уже много воды. У поселка лесорубов река хоть и мелководна, но быстра, ворчлива и дика. Местами она широко разливается, создает запасные русла и острова меж этими руслами. С водой сюда приходит прохлада, долина весной и летом не испытывает иссушающего зноя. Может быть, поэтому здесь так много диких садов по склонам гор, так много, что весной, когда начинают цвести яблони и груши, все леса одеваются в белые одежды. И чарующий запах повисает над долиной и поселком. Пчелиный гул не умолкает от зари до зари. И стынет в этом благословенном месте такая благодать, что на память невольно приходят картинки из старинных книг с описанием райских кущ.

Река Курджипс и название свое получила от горных садов, ею же порожденных. Грушевая река. Плодовая река.

В долину Мезмая Курджипс со своими притоками входит через несколько распадков, привольно и просторно. Входов много. А выход из долины только один, через узкую щель, пробитую в горном хребте.

На пространстве в несколько сотен метров река круто меняет свой нрав. То привольное воркование в широком русле, выложенном обкатанными камушками и прилизанными плитками сланца, а то вдруг неподатливые гранитные щеки узкого ущелья, которое к тому же круто падает вниз, только успевай прыгать с одного порога на другой. Естественно, река мгновенно свирепеет, свивается в неукротимо мчащийся жгут бело-зеленого цвета и очертя голову кидается в ущелье, наполняя его грохотом, брызгами и какой-то присущей только этому месту холодной испариной, которая оседает на стенках постоянной росой.

Камни чернеют от сырости, небо над головой вдруг сужается. Войдешь в ущелье — и вот уже кончился веселый солнечный день, ни тепла, ни голубизны, ни простора. Мрачная, холодная дорога. Куда?..

Таково Гуамское ущелье, увидев которое, тотчас вспоминаешь прославленный Дарьял.

Но в Гуамской мрачной теснине есть своя красота, тоже мрачноватая, однако настолько своеобразная, ни на что не похожая, что запоминается сразу и на всю жизнь. Человек странствующий, которого особенно тянет посмотреть, а лучше пощупать что-то такое, чего еще никто не видел или видали лишь немногие, считает себя прямо-таки обойденным, обиженным, если во время путешествия по Кавказу он не пройдет через Гуамское ущелье.

Там всего-то километра четыре. Но зато какие километры!..

Можете представить себе разрубленную гору? Именно так взяли длинную и узкую гору, скорее хребет, высотой в две-три сотни метров, и несколькими ударами острейшей великаньей сабли рассекли от макушки до основания. Не с одного удара, конечно, а в несколько приемов, выбирая, где камень более податлив.

А потом в эту щель рванулась застоявшаяся река, которая, быть может, как раз на месте нынешнего поселка и долины, образовала целое море и кружилась, не зная куда податься.

Щель заполнилась бешеной водой, отвесные стены понемногу сгладились, вода, которая и была в сущности этим самым мечом рассекающим, в конце концов спала, и только на самом дне ущелья проделала в последние тысячелетия более узкое ложе для себя, оставив на левом берегу неширокий карниз. По этому карнизу проложена узкоколейная железная дорога, которая вот уже, наверное, около сорока лет исправно работает, снабжая лесокомбинат в Ашнеронске сырьем.

Гуамское ущелье надо непременно пройти пешком. Из вагончика поезда что же увидишь?

На первой сотне шагов вас охватит прохлада, потянет надеть пиджак, а лучше телогрейку. Летнее тепло останется позади, солнце где-то наверху. Оно оранжево позолотит верх то одной, то другой стенки из камня, выхватит из сумерек сосну, выросшую на уступе, черные пятна бог весть как прилепившегося на отвесе самшита, кучную группу орешника на осыпавшемся склоне или вдруг насквозь просветит и зажжет радугой тонкий ручеек, падающий с головокружительной высоты.

Там, наверху, покажется лес у края отвесного обрыва, осыпь камня, теплого от солнца, кусок голубого неба, причем голубизна его, в обычной обстановке неудивительная, отсюда, со дна ущелья, в рамке из каменных стен, поразит вас необыкновенной яркостью, манящей и теплой.

Тропа вдоль узкоколейки местами прижимается к самой стене, со стены капает, капает, все обросло скользкой пленкой, лишайником, из щелей в стене падает несколько игрушечных струек холодной воды, а на каждом даже крошечном уступе примостился то куст лещины, то клочок бледно-зеленого пырея, то разросшаяся ольха. Растительность еще больше сужает и без того неширокий просвет, а тут еще по самому берегу и с одной, и с другой стороны стоят, наклонившись, клены, ясени, грабы, дубы, уродливые, все в извивах, подчеркивающие сказочность обстановки.

Ни переклички зябликов, ни сорочьего гомона, ни веселого пения дроздов. Не будь здесь реки, стояла бы мертвая тишина.