Александр Карнишин - 13 плюс

А теперь — что?

— Стой! — сказал директор школы и вытянул руку, преграждая проход. — Ну, вот, опять… Борис Фролов? Девятый «А»? Ну, и что ты нам скажешь сегодня?

— Здравствуйте, — вежливо сказал Борька всем троим сразу.

— Здравствуй, здравствуй… Ты как одет?

— А как? — удивился Борька, осматривая себя. — Все чистое!

— Но это же простые джинсы! А мы приняли решение, что формой одежды будет костюм.

— Мы — это вы? — угрюмо спросил Борька, понимая, что опять не пустят.

— Мы — это мы. И никаких дискуссий. Я не допускаю тебя до уроков. Иди домой и переодевайся, — сказал директор и отвернулся к подходящим к школьному крыльцу.

Костюм у Борьки, конечно, был. Он висел дома в шкафу, и Борька даже надевал его пару раз. В театр один раз и ещё раз, когда ходил на день рождения к Олесе. Она тогда всех пригласила, и пришли почти все. А Борька так даже был в костюме и при галстуке.

— И чо теперь? Учиться уже в джинсах нельзя? Это мне на мозг давит, типа? Джинса мешает процессу? — пытался огрызнуться Борька, но один из учителей, военрук, кстати, уже отводил его в сторону, похлопывая успокаивающе по плечу — «иди, мол, иди и не спорь».

Ну, он и пошёл. Сначала прямо, чтобы все видели, что ушёл со двора. А потом повернул вдоль ограды, протиснулся между раздвинутыми прутьями, подошёл к школе сзади и задрал голову. Сверху из класса смотрел весело Мишка — уже прошёл, значит. Проскользнул, как ниндзя в кино.

— Ну? — спросил он сверху.

— Лови, чо…

Рюкзак полетел в окно, а потом Борька подпрыгнул, уцепился за кронштейн, куда вставляли знамя, когда на площадке проходили разные смотры и построения. Потом перехватился рукой за карниз, а тут уже и народ помог. Подхватили под локти, с шумом и смехом втащили в класс и рассыпались по полу, упав.

— Фролов? — на него сверху смотрела учительница химии. — Ты, никак, очень учиться хочешь?

— А чо, уже и хотеть этого нельзя? — спросил Борис и быстро сел на своё место.

— Ну, тогда ты зря сел. Тогда, давай, голубчик, к доске. Раз уж так рвёшься учиться.

Борька химию знал. Он вообще всё знал, потому что учил уроки всегда. Скоро должна была проходить аттестация, а потом надо было выбирать, куда идти — в простую школу в старшие классы, или в колледж, или на усиленное какое обучение. И отец дома всегда говорил, что права качать можно, только если дело своё знаешь и делаешь. Вот Борька, выходит, «права качал», но дело своё знал — за это его и терпели в школе, наверное.

Если бы ещё не все эти придирки…

В классе, кстати, длинноволосый остался он один. Мишка и Васька даже специально побрились «под ноль» и щеголяли блестящими головами в знак протеста против притеснений администрации школы. И их даже вызывали к директору и там допрашивали: не заставил ли кто, не издевался ли кто, не насильно ли. А Борька просто упёрся. И вот сегодня они даже внимания на волосы не обратили. Зато — джинсы.

От доски весь класс был виден хорошо. В джинсах были только они трое — двое бритых, да один волосатый. Интересно, что ещё придумает директор школы перед аттестацией?

…

— Следующий — Борис Фролов! — высунулся из класса секретарь комиссии.

Борька сказал всем «к чёрту», и чётко ставя ноги в роскошных ярко-красных кроссовках, зашагал на итоговую аттестацию. После полумрака и прохлады коридора класс с широкими окнами на юг тонул в солнечном сиянии. Все плыло перед глазами, и только аттестационная комиссия — целых пять человек, удобно раскинувшихся в принесённых специально креслах — были в фокусе зрения.

— Ну, вот, товарищи, — сказал директор, хмыкнув в кулак. — Это вот и есть наш Борис Фролов.

— О-о-о! Тот самый? — зашевелился, наклонился вперёд, всматриваясь, один.

— А на вид — совсем нормальный…, - сказала незнакомая женщина.

— А кроссовки-то, кроссовки какие! — не выдержал кто-то ещё.

Борька покраснел от такого внимания и успел только спросить:

— А чо — кроссовки? Нельзя, чо-ли?

Но тут поднялся председатель комиссии, успокоил всех одним движением брови, а потом негромко сказал:

— Поздравляю вас, Борис. Вы зачислены без вступительных экзаменов в наш колледж. Специализацию выберете сами вместе со своим куратором.

И замолчал.

А Борька не понял.

— И все, чо ли? А как же аттестация? Я готовился! Я могу!

— Аттестация была весь год. Вернее, два последних года в средней школе. Ты нам подходишь. Ты же учиться хочешь, невзирая ни на что. Так?

— Хочу, — набычился Борис. — А нельзя?

— Вот и будешь у нас учиться.

— А кроссовки?

— Очень красивые. Яркие такие. Весёлые. Поднимают настроение.

— А ещё у меня — вот, — крутанул он головой, махнув длинным «хвостом».

— Ого! Чем моешь? — это, конечно, женщина среагировала.

— А форма одежды у вас есть? — прищурился Борька, заранее готовясь к битве.

— Есть, есть, — подмигнул Борьке директор школы. — Форма у них очень простая: все должно быть чистым и удобным. Так что, поздравляю, Борис! Рад, что ты учился в моей школе.

— Вставайте, граф, вас ждут великие дела! — привычно раздалось ранним утром в тесной спальной.

— Господи, — простонал молодой граф, пытаясь накрыться с головой тяжелым ватным одеялом.

По традиции рыцарей закаляли с детства, поэтому в спальной комнате никогда не строили камин, а окна не имели стекол и ставен. Летом это было даже приятно, если не считать комаров, да мух, но вот осенью и зимой… Бр-р-р…

— Господи, — повторил он, когда твердая рука старого слуги сдернула одеяло. — Ну, за что мне это? Почему?

— Вы должны, потому что вы рыцарь и вы граф.

— И что с того?

— Вам надлежит совершить утренний туалет и выехать в полном вооружении для совершения подвига.

— Господи, — третий раз за утро возопил юноша. — Как же мне надоели эти ранние вставания, эти ежедневные подвиги, эта скачка по лесам и полям, эти спасенные девицы, дурищи из дурищ с восторженными глазами, эти повешенные разбойники, эти убитые драконы… И такая канитель — каждый день, каждый день… Какая же тоска… Какая скучища… А вот быть бы мне лучше торговцем, водить караваны, как делают Уильям с отцом, смотреть на новые города и страны, останавливаться в гостиницах или даже просто так на берегу реки, на поляне… Новые встречи, новые знакомства. Вот где романтика, вот где жизнь!

…

— Уильям! Почему ты еще спишь?

— Отец, прошу вашего прощения, но я лег только в два часа ночи…

— Я лег после тебя. Я еще проверил груз и охрану. И встал — раньше. Почему же ты еще спишь?

— Ох-х, — зевая, вылез из спального мешка, новейшего изобретения северян, Уильям.

Вилли — так его называли только самые близкие друзья. Остальные за такое сокращение благородного имени могли и в харю получить. Потому что вышел Уильям не в мать и не в отца. Родители были маленькими и кругленькими, аккуратненькими и похожими, как пуговицы на мундире стражника. Сын у них был один, и с детства они все силы и все средства вкладывали в него. Вот и выросло… Что выросло. Огромного роста, широкоплечий, мускулистый, рыжий, как огонь — не в одном селе после прохода торгового каравана плакали девчонки, так и не сумевшие оставить его при себе.