Аркадий Фидлер - На суше и на море [1971]

Головнин, впрочем, не знал, что барон имел вполне приличное морское образование. Так что, располагая картой, он весьма успешно мог вести корабль куда угодно. А карта у него была, и не только та, что приложил к описанию своего вояжа Ансон. Будучи вхож в большерецкую канцелярию, барон мог скопировать или просто забрать ту карту Камчатки, Командорских, Алеутских и Курильских островов, которую тщательно, в течение многих лет составляли русские мореходы и землепроходцы. В сущности это была секретная карта, хотя еще и довольно неточная. По счастью, в Европу она не попала: штурманский ученик Измайлов при удобном случае выкрал ее у барона. Следует помнить к тому же, что спутниками барона были такие опытные мореходы, как штурман захваченного галиота Максим Чурин и подштурман Дмитрий Бочаров, в свое время плававшие с Креницыным к берегам Америки.

И вообще, оценивая большерецкий бунт, нельзя упускать из виду главного — его социальной подоплеки. Во-первых, во главе заговора стояли политические ссыльные, замешанные в разного рода антиправительственных выступлениях. Конечно, им и в голову не приходило добиваться каких-либо существенных социальных перемен в этом глухом краю Российской империи, и все же смириться с положением бесправных ссыльных они не могли. Сами по себе, однако, они никакой активной силы не представляли, их просто было маловато. Во-вторых, бунт потому только и мог произойти, что его поддержали люди обездоленные, восставшие против узаконенного произвола своих хозяев. Такими людьми прежде всего были работники купца Холодилова. Они открыто возмущались и хозяином, который ими помыкал, и покровительствовавшим ему Ниловым. А начался раздор из-за того, что они отказались промышлять морского зверя на ветхой байдаре. Нилов же был заинтересован в промысле, так как ссудил купцу под предстоящий барыш 5000 рублей. Поэтому он решил силой заставить работников подчиниться и для начала нескольких арестовал.

Барон воспользовался недовольством этих людей и поддержал их претензии. Арестованных освободили, с тем чтобы они сразу же приняли участие в бурно развивающихся событиях.

Любопытно и следующее. Накануне отплытия галиота ссыльные оставили для сената «объявление», Б нем они гневно обрушились на произвол, несправедливости и притеснения властей вообще в России и тем более на ее окраинах («Камчатская земля от самовластия начальников разорена»). Позже свидетели показывали, что зачинщики бунта «говорили между собою о бедственном положении жителей полуострова, переносящих только одни обиды от своих командиров, не имеющих никакого понятия о свободе. И хотели предложить иностранцам, нуждающимся в переселенцах, прислать на Камчатку фрегат и небольшой бот для разъездов по гаваням и увезти камчатских жителей в колонии, где бы они могли иметь во всем изобилие и волю».

О плавании Беневского существует документ без домыслов и прикрас, и потому весьма ценный. Написал его «шельмованный казак» Иван Рюмин, состоявший в Большерецке «пищиком». Неутомимый собиратель всяческих материалов, касающихся путешествий и географических открытий, Василий Берх отыскал Рюмина в Тобольске, где ему предписано было жить после возвращения из дальних странствий. В обработанном виде, с комментариями Верха записки Рюмина были опубликованы в 1822 году в журнале «Северный архив». Сейчас они служат тем вполне надежным свидетельским эталоном, по которому всего удобнее сверять мемуары барона.

Выйдя из Большерецка, галиот несколько дней плыл мимо Курильской гряды. Наконец подошли к небольшому острову Маканруши. Крестьянин Кузнецов, состоявший адъютантом барона, послан был с официальной бумагой и «пристойным» числом людей, чтобы осмотреть местность и узнать, обитаема ли она. Но повстречалась им только небольшая собачка «курильских родов».

Барон распорядился высадиться на берег; жили здесь беглецы дней десять. Пекли хлеб, сушили сухари для дальнего пути, шили флаги ц вымпелы «аглинские». Барон не чуял беды. А между тем штурманский ученик Измайлов, пытавшийся предупредить караульных казаков О бунте и увезенный из Большерецка силой, вместе со своим товарищем Зябликовым решил захватить галиот. К заговору присоединилось человек десять команды и камчадал Поранчин с женою, увезенный якобы за долг Хрущеву. Но, как пишет Рюмин, «из них один сделался пущей злодей, который обо всем том донес». Барон был страшно возмущен этим вероломством и сгоряча хотел казнить зачинщиков, но, человек в сущности покладистый и отходчивый, «сочиня сам письменное определение, приказал высечь кошками». Рядовых участников заговора после экзекуции оставили на галиоте. Измайлова же и камчадала с женою велено было высадить на остров. На пропитание им оставили «несколько ржаного провианта».

В тоске и унынии обходили они безлюдный остров. И вдруг встретили русских зверобоев. Те, впрочем, вскоре ушли, взяв камчадала с женою на промысел. Измайлов остался и, прежде чем попасть на Камчатку, долгий год жил здесь робинзоном, кормясь «одними морскими ракушами, капустою и кореньями». Впоследствии он водил корабли шелиховской компании у берегов Русской Америки, имел даже встречу с Джеймсом Куком, во время которой потчевал его сухой лососиной и ягодами. Английский мореплаватель отозвался о нем с большой похвалой.

Тем временем беглецы, испытав все муки затяжного плавания, страдая от скверной еды, жары и нехватки пресной воды, достигли в начале июля берегов Японии. Страна эта к чужеземцам относилась тогда очень строго. В виде особого исключения в ее порты заходили только голландцы, через которых и осуществлялись все связи с внешним миром. Понятно, что галиот был встречен настороженно, хотя в первой же бухте беглецам удалось сойти на берег, и простолюдины водили их в свои жилища, угощали рисом и вином. Однако галиоту нужна была вода, и ради нее рискнули зайти еще в одну бухту. Но высадиться беглецам здесь не дали. Все же воды японцы привезли, а сверх того рису, но оставили неподалеку в джонках с зажженными бумажными фонарями свой караул.

Японцы же допускались на галиот без помех — и обыватели, и должностные лица, и монахи, у которых на поясе были привязаны «деревянные черные, также и костяные белые вырезанные болванчики или идолы».

Запасшись водой и провиантом, барон велел поднимать паруса. Увидев эти приготовления, караульные всполошились и стали уговаривать барона остаться переночевать. Получив отказ, японцы в джонках подплыли к якорному канату и ухватились за него. Это насторожило русских. Видно, их хотят захватить в плен, смекнули они. Барон приказал дать пушечный залп. Караульные пали ниц, джонки кинулись врассыпную. Теперь ничто не мешало выйти из бухты.