Джеральд Даррелл - На суше и на море [1972]

— Прошу прощения, сэр! — раздался за спиной ломкий тенорок. Обернувшись, Конрад увидел молодого матроса-ирландца, который стоял, глядя испытующе и мрачно, теребил пальцами край подвернутой брезентовой штанины.

— В чем дело, О’Ферри?

— Я слышал, сэр, что мы идем через пролив Торреса…

— Да.

— Не делайте этого, сэр! Говорят, там неладно…

— Только это хотели сообщить мне?

— Нет, сэр. Я хотел доложить, что возле трапа ожидают таможенники и карантинный инспектор. А пролив — это не дело, сэр!

— Выполняйте ваши обязанности, О’Ферри.

— Есть, сэр!

Капитан Конрад вздохнул, глядя вслед матросу, поправил галстук и направился к трапу, где поблескивали кокарды чиновников.

Сначала была искра, крохотное светящееся пятнышко. Оно качалось, росло. И вот это уже большая географическая карта, висящая в классе краковской гимназии, что на улице Святого Павла. Возле карты — хохочущие, орущие гимназисты, и среди них четырнадцатилетний Юзеф Коженевский. Он держит палец в самом центре пестрого Африканского материка. Самый центр — белое пятно.

— Нет, вы слышали? — паясничает классный заводила второгодник Збышко Писецкий. — Эта малявка меня уморила! Видали? Он там будет!

— И когда же, уважаемый пан путешественник Коженевский? — подыгрывал Писецкому толстый, как шар, сын владельца похоронного бюро Ежи Ясень. — Может, нас захватишь?

— Вас? Вам-то что там делать? — сощурил глаза Юзеф.

— Нет, слышите? — взъярился Збышко, уловив презрение в тоне этого худенького и всегда спокойного гимназиста. — А плюху хочешь?

Юзеф пренебрежительно пожал плечами.

— Значит, в Африке? — подбоченился Збышко.

Класс замер. Все знали силу и необузданную наглость этого высокого, прыщеватого парня. Но в глазах Юзефа мелькнуло что-то такое, что заставило Писецкого отступить и опустить руки.

— В Африке, — сказал Юзеф и спокойно прошел к своей парте между смолкнувшими гимназистами.

И вот уже не карта. Настоящие ночные джунгли великой реки Конго. Лунный отблеск на водной шири, сваи строящегося порта Матади, гнилостный запах водорослей и всхлипы крокодилов. И огонек чьей-то трубки на берегу возле сторожевой будки.

Вдали приглушенно ворчит водопад Стэнли. Капитан крохотного пароходика Джозеф Конрад, пригнавший сюда баржу с линючим ситцем, рыболовными крючками и ящиками стеклянных бус, стоит в ночи на горячей палубе и курит. На душе тоскливо.

Где-то милях в десяти затаился лагерь арабов, где-то бельгийские солдаты готовятся к новому наступлению, чистят оружие, глотают хину и вспоминают сожженные деревни народа балуба. И где-то рыцарственнейший и христианнейший Леопольд Второй, заручившийся правом быть сувереном «Свободного государства Конго»…

«Вот оно, то самое место, о котором говорил мальчишкой», — думает капитан. Да, это то самое место. Но нет рядом друга, чтобы разделить это глубокое и печальное чувство — конец идеализированной мальчишеской мечты.

И капитан Конрад выкуривал полуночную трубку мира в самом сердце Африканского континента, чувствуя себя очень и очень одиноким…

В дверь каюты стучат — робко, но настойчиво. Сбросив остатки сна, капитан улыбнулся привидевшемуся (что ж, прошлое есть прошлое, оно не настолько плохо, чтобы стыдиться его…) и, шагнув, распахнул дверь. Заметно качало, но качка была килевой, плавной, и «Сент-Джонс», словно летучая рыба, делал огромные прыжки. Вахтенный смотрел с веселой готовностью, поблескивала в ухе золотая серьга. Рассвет был розовый, ветер наполнял паруса.

— Пролив Блая, сэр!

Чувствуя удивительную свежесть, капитан Конрад поднялся в штурманскую рубку. Девятисуточный переход заканчивался благополучно. Теперь пролив… Здесь его начало.

Ленокс металлическим баритоном доложил курс. Конрад подошел к иллюминатору. Пронизанные солнцем пустынные воды. И первое, что привлекло взор, — черная точка в бело-зеленых волнах, точка, очень кстати отмечавшая край низкой песчаной банки.

— Потерпевшее аварию судно, сэр, — сказал Ленокс, отрывая от глаз бинокль. — Пролив…

— Измените курс, — сказал Конрад.

Вскоре и невооруженным глазом можно было разглядеть остатки квадратной кормы, принадлежавшей некогда небольшому судну типа грузовой баркентины. «Гонолулу», — прочитал Конрад название, сложенное из позеленевших уже медных букв. Порт приписки разобрать не удалось.

— Пролив, — мрачно повторил помощник.

— Прибавьте парусов, Ленокс! Все до последнего дюйма!

— Я не понимаю, сэр…

Несколько мгновений Конрад смотрел на своего помощника. Что ж, Джон Ленокс отличный моряк, в меру осторожный, распорядительный. Но ему нет никакого дела до тайн Великого океана.

— За досрочную доставку грузов компания обещала премию, Ленокс, — сказал Конрад. — А пролив Торреса…

— Самый короткий путь! — понимающе подхватил Ленокс.

На лице помощника засияла улыбка. Черт возьми, ради сотни-другой фунтов и рискнуть не грех!

— Есть прибавить парусов!

«Сент-Джонс» несся к рифу Воинов и дальше, к Арафурскому морю.

Конрад вышел на обвес мостика, ощутил напор ветра, всмотрелся в даль и невольно вздрогнул. Из блестящей дымки, быстро увеличиваясь, выплыл силуэт двухматчтового брига. Конрад отметил странную оснастку корабля — таких не встретить на океанских дорогах. Высокая корма с резными украшениями, низкая осадка, выдвижная утлегарь. Из полупортиков высовывались жерла пушек. С полной парусностью, совсем не лавируя, бриг шел против ветра, в крутой бейдевинд, и пена кипела под резной головой нимфы на его форштевне. Палуба была безлюдна. Только на корме виднелась фигурка капитана, одетого по моде середины прошлого века: камзол, треуголка, тонкий штрих шпаги, белые букли парика и рвущийся черным крылом плащ. На гафеле развевался английский флаг… Конрад всмотрелся, и его обдало жаром: «Индевр» — слагалось из ярко начищенных букв на борту. Корабль капитана Кука! Вот капитан опустил подзорную трубу и махнул рукой в кружевной манжете. Бриг растворился в дымке.

Конрад перевел дыхание и осторожно оглянулся на Ленокса. Тот был совершенно спокоен. Он, конечно, ничего не видел.

…Идешь вперед, узнавая следы своих предшественников, возбужденный, увлеченный, одинаково готовый к удаче и неудаче. Идешь вперед. И время тоже идет — пока не замаячит впереди теневая черта, предостерегающая тебя, что страну ранней юности придется тоже оставить позади.

Моей прежней веры в благородство и великодушие моря как не бывало. Я видел его теперь таким, как оно есть , — знал, что оно способно играть людьми, пока окончательно не сломит в них дух и до смерти замучит крепкие суда… Любить его тяжело. Оно не знает верности данному обещанию, верности в беде, долгой дружбы и преданности. Оно постоянно сулит очень много. Но единственный путь к обладанию тем, что оно сулит , — энергия.