Александр Карнишин - Всячина [СИ]

— Да-а-а…, — это опять Мишка.

Я даже позавидовал ему. Пока заикается, все стоят и усиленно вслушиваются. Вот и еще пара секунд. А я уже шаг назад сделал. Небольшой шажок, а всё к машине ближе.

— А и плевать нам вообще-то на этот журнал, — вдруг закончил друг. — Вот, покормили вас — и слава богу. Ну, мы дальше поедем, значит?

Мужик посмотрел ему в глаза, потом меня осмотрел самым внимательным образом. Оглянулся на своих, кто уже кашу в котелки наложил. А каша такая ароматная, духовитая… И что-то там у него в голове сложилось. Он даже улыбаться стал, как родным:

— Да езжайте, конечно, мужики! И еще приезжайте. Я вас теперь запомнил, так пропустят сразу. Нам бы только воды еще и побольше сигарет — очень уж курящие мучаются.

— Ага, — кивнул я. — Воды и сигарет. Запомнил. Передам.

А сам уже лезу в кабину. И Мишка лезет со своей стороны за руль. Лезет и шепчет, совершенно не заикаясь, что интересно:

— Не трожь автомат! Даже не вздумай! И не гляди на него!

А то я совсем дурак, что ли. Я сижу и улыбаюсь в окошко, машу парням рукой. Они тоже помахивают так лениво, а сами все на бидон посматривают. Оголодали, понятное дело.

Выехали мы с Мишкой. И первые два километра он все вслушивался в двигатель и обороты менял, а потом как нажал на газ, как мы рванули…

— Ну, что, — спросил я его примерно через полчаса, когда отпустило. — Враги, что ли? Так думаешь, да? Из этих, да? Повезло нам, выходит? Или что — как? Ну?

— А ты вот вернись, да поспрашивай, чтобы уже наверняка. В подробностях, — зло ответил Мишка.

И опять, что интересно, совершенно не заикаясь. Он и потом, я заметил, не заикался. И когда докладывал комбату, что всех накормили. И когда машину в бокс ставил.

…

Ночью я вышел по нужде, а у стены барака Мишка сидит. Привалился спиной, смотрит в небо и весь трясется. Я подошел, смотрю — а он плачет. В натуре, плачет. По-настоящему. Я — к нему. А он повернулся ко мне и говорит так спокойно-спокойно:

— Нет, ты понял, да? Воды им и сигарет. Понял? Если вдруг опять туда заедем…

А я подумал, что попрошусь завтра на блокпост. Пусть теперь молодые мне пищу возят. Я лучше с парнями настоящим делом буду заниматься. Там вокруг — точно свои. И гадать не надо. А кто напротив, те так же точно — враги, натурально. Это легко и просто такое понимать. И гадать не надо.

Так я Мишке и сказал. А он сказал, что я дурак все равно.

Ну, и пусть дурак, думаю. А на «буханке» все равно больше никуда не поеду.

А ведь могли и стрельнуть, вдруг подумалось мне, когда уже лежал в темноте, слушая храп соседей. И совершенно независимо от того, свои это были или совсем даже чужие. Просто для порядка — могли стрельнуть. Потому что это ведь война. Настоящая.

Но день прошел, а мы все живы — вот главное.

Так и уснул с этой мыслью.

Они оба были строителями. Строить — это же такая красивая и любому понятная профессия! Поднимаешь стены, выравнивая углы, выводя оконные и дверные проёмы, накрываешь его крышей, заселяешь… И вот уже там, где ещё вчера была свалка или вообще ничего не было, кроме сорной колючей травы, теперь бегают дети, играют в свои детские игры, а из окон недавно построенного жилья тянет свежим супом или сладкой и ароматной пенкой от варенья.

Оба любили свою работу. Оба кормились от неё, и обоим всегда было мало тех средств, которые они получали.

Вот купец — он зарабатывал не в пример больше.

Или, скажем, местный судья-кади — он жил в просторном доме и не отвлекался от своих судейских бумажных дел на тяжёлые работы.

Даже караванщик, чёрный от солнца и сухой, как глина на такыре, и тот мог после удачного провода каравана от колодца до колодца и дальше вглубь страшной пустыни к богатым городам Юга не работать целых полгода. Заработал, теперь имеет право отдохнуть.

Охотники за змеями рисковали своей жизнью и здоровьем. Но зато у них все было быстро и сразу: поймал змею, принёс скупщику, получил монеты, сходил в чайхану.

А вот строители тяжело работали, потели под солнцем и мёрзли на зимнем ветру, а получали…

Ну, не бедствовали, конечно. Не голодали — такого ещё не хватало! Но и не богатели. Даже на свой собственный дом иногда просто времени не хватало, за что их всегда ругали жены. Ну, так, «сапожник без сапог» — это всем известно.

Строители дружили. Им нельзя было не дружить — мало их, настоящих строителей. Опять же, если поссориться, так ведь потом ни с кем не поговоришь о своём, о строительном. Нет, нельзя было им ругаться, никак нельзя. Даже если не нравился дом, построенный коллегой.

Ну, предположим, даже если совсем-совсем не нравился дом, построенный коллегой. Так ведь все равно в нем жили какие-то люди. И стены спасали их зимой от холода, летом — от жары. И крыша не пропускала дождь. А если бы не было вообще этого, пусть кривого и страшного дома? Где бы жили тогда эти люди?

Так думал один из них, сидя вечером за кружкой белого соргового пива напротив своего коллеги.

Разговор же у них шёл, как всегда, о своём, о строительном.

— Понимаешь, — говорил один. — Это страшно тяжёлый и выматывающий все жилы труд — то, чем мы занимаемся. Вот, я нахожу сначала место. Потом согласовываю с заказчиком размеры дома. Рисую ему, как все это будет выглядеть. Куда будут смотреть окна. Где у него будет зелень, а где — стены. Какая будет крыша. Высоту согласовываю. Некоторые любят, чтобы было повыше. Но не везде это возможно. Потом я еду в каменоломню и выбираю там камень. Ты знаешь, что камень бывает серый и белый — это когда известняк, жёлтый, розовый и рыжий — это когда ракушечник, чёрный и переливающийся на солнце разноцветной слюдой — когда гранит. На внешние обводы, конечно, нужен гранит. Он тверже, крепче. На нем все и будет держаться. Вот настолько от земли надо выкладывать гранитом. А можно и выше. Высекать его сначала из массива, тащить волами на санках по пескам, потом по дороге, подливая воду под полозья, чтобы не загорелись, обтёсывать края, поднимать и класть каменные блоки друг на друга… Потом — другой. Потом — третий. И тут ты видишь, что ошибся с цветом. И разбираешь, и снова выкладываешь. Чтобы дом, поднимаясь перед путником, светился, как луна ночью, как солнце на восходе. Чтобы не просто так дом — замок, дворец. Мечта! Чтобы желание возникало у любого глубоко внутри, в животе — вот тут бы пожить. В этом правильном доме. А аванс-то уже закончился. И камень все дорожает, и приходится доплачивать уже из своих. А жена ругается всегда и требует свежих продуктов. И в самом конце приходит твой заказчик, рассматривает построенный дом с пристрастием, стучит по стенам кулаком, в дверь — ногой, выглядывает из окон, поднимается на башни, смотрит на крышу… И вдруг говорит, что вот тот камень лежит не ровно. Вон, смотри сам, строитель! А вот эта черепица — не в цвет, и от того выглядит пятном на общем фоне. И вот там — щели, и там сквозит… И вдруг тащит судью и кричит, и держит тебя за бороду, и в конце концов получаешь ты меньше, чем договаривались — лишь бы не переделывать все с самого начала…