Александр Карнишин - Чернуха [Сборник рассказов; СИ]

— Нижегородские есть? — заглянул какой-то чин.

— Тут все московские…

— А-а-а… Ну-ну… Солнце садилось. Представитель авиакомпании не появлялся.

Автоматчики сменялись регулярно, но никого и никуда не выпускали.

Старший с большими звездами на погонах и в простом городском камуфляже громко ругался в рацию:

— А куда мне их девать, куда? Нет там места уже! Рация хрипела и отплевывалась матом и угрозами:

— Куда хочешь! Но чтобы не было никого. А если что — колонна уже формируется. В Москву, нах, поедешь, нах! И все твои — тоже в Москву! Понял, нет? Кончай резину тянуть! Бери на себя! В первый раз, что ли? Ты командир или где? … Как совсем стемнело, всех вывели из аэропорта. Теперь уже вели с руганью и пинками. С тычками в спины стволами автоматов. Тесно сбили, как собаки сбивают отару, погнали вперед, взлаивая короткими, но емкими словами. Рации хрипели и о чем-то переговаривались будто бы сами с собой. Настроения не было никакого. И даже стало морозить — уже изнутри.

Не от погоды, а просто — что-то совсем не так. И не так было, похоже, с самого начала, еще с отлета и даже раньше. «Надо было оставаться!» — вдруг понял Петр Иванович. И еще понял, что — поздно.

— Товарищ майор, — спросил он громко. — А как там выборы?

— Выборы? А вот так, понял? — ткнул ему пистолет под нос, больно разбив губу, майор. — Вот тебе, сука, твои выборы.

— Что вы себе позволяете? Как ваша фамилия? — начал было шуметь толстяк, но Петр Иванович дернул его за руку, чтобы не связывался, а сам попытался спрятаться за спинами впереди идущих. Он сглатывал на ходу соленую кровавую слюну и думал безнадежно, что уже все, все, все… Что именно — все, он еще не понимал. Но уже чувствовал. Все. Конец. Темный лес далеко впереди. Колючая проволока на высоких столбах и прожектора аэропорта — сзади.

— Ну, значит, так, дорогие мои москвичи… Теперь, значит, будет так. Вы все разом бежите вон туда, в лесок. И кто добежит, тому повезло, значит. А кто если не добежит, тому, значит, совсем наоборот. Вопросы, жалобы есть? Толстяк попытался что-то говорить, шагнув солидно вперед, но майор молча выстрелил ему в живот. Щелчок выстрела прозвучал, как удар кнутом. Все вздрогнули и как-то подтянулись. И сразу стало очень тихо.

— Еще вопросы и жалобы? — стоя над сипящим и безнадежно ковыряющим землю пятками своих богатых ботинок, спросил майор. — Нет вопросов? Очень хорошо. Тогда — бегом! И почти сразу:

— К бою! Прорыв! Хлестнули очереди автоматов. Сначала над головами, а потом пули засвистели слева и справа. Петр Иванович бежал со всех ног и жалел сам себя, что потерял форму, что не бегал по утрам, а пил водку и пиво вечерами, что уже совсем задыхается… В рюкзак коротко и зло ткнуло, толкнув его вперед. Он сделал еще несколько шагов, ощущая, как впиваются пули в тело. Это было даже не больно, но противно и страшно. А потом он упал и умер. Как и все, кто летел этим рейсом.

— Ночью обещали снег… Привалит, так потом найдут?

— Да, пофиг. Тут волки есть и еще кабаны. Им даже на шум самолетов наплевать. Так что растащат за неделю.

— Все, что ли? Кру-угом! Бегом — марш! Затопали тяжелые ботинки, группа возвращалась в аэропорт.

— А добровольцы могут завтра в Москву, если что. Там дела много, — сказал на бегу майор. — Добровольцев нам задерживать запрещено.

Ну? Есть желающие повоевать?

— Нема дурных, — крикнул кто-то из темноты.

Марина бежала по вечерней сумрачной улице со всех ног, поскальзываясь, оступаясь, снова выправляясь и с ужасом оглядываясь на ходу. Эти, сзади, как будто даже не спешили совсем. Так, лениво, трусцой, перекрикиваясь о чем-то и хохоча на ходу. Им даже уступали дорогу. А вот ей никто не уступал дорогу. И еще она уже успела упасть два раза. Хорошо еще, что была не на каблуках. Это просто повезло ей, выходит. Повезло! Ха! Вот прямо сейчас везет… Она дышала надрывно и тяжело, раскрыв рот. Жгло уже не в горле, а в груди, в самых легких. И ныли зубы от холодного воздуха. А еще болела печень. Справа — это же печень? Она как будто раздулась и теперь не помещалась под ребра. И сердце — совсем никак… Марина неловко переставляла ноги, прижав левую руку к груди, а правой поддерживая печень. Болело все. И наверняка потом будут болеть ноги. А еще ведь и синяки останутся! Черт, о чем ты думаешь, дура? Какое тут тебе — потом? Но и не бежать было нельзя. Эти, страшные, наверное, пьяные или накурившиеся чем-то — они гнали ее все дальше от людных мест.

Отжимали в сторону от шумных проспектов. И не свернешь ведь никуда.

Парадные заперты, дворы на решетках. И не позовешь никого.

— По… Помогите! — тихонько крикнула она. Именно тихонько, вполголоса. И именно крикнула. Потому что — изо всех сил. Просто уже ни голоса не было, ни тех сил, чтобы визжать, как в кино, или звать на помощь. А еще, когда кричишь, сразу бежишь хуже. Потому что — дыхалка.

— Да помогите же кто-нибудь…, - бормотала она себе под нос. — Люди вы или нет… Вот еще пять шагов — и все. И пусть убивают. Или что там они еще делают? Страшное делают, наверное… И еще пять шагов. Все медленнее и медленнее переступают ноги. А все смотрят и улыбаются — идиоты.

Это же вам не игры. Тут, вон, маньяки какие-то. Правильно мама говорила, что нельзя заговаривать с незнакомыми людьми. Вон, все прошли молча мимо, и ничего им не было. А она, как дура последняя, приостановилась, заговорила, улыбалась вежливо — а теперь беги, беги Марина, блин, Петровна. На перекрестке прямо перед ней, уже шагнувшей на «зебру», остановилась черная «девятка». Распахнулась дверца, из которой знакомо пахнуло сладковатым табачным перегаром, кожей и мужским парфюмом — так же точно пахло в кабинете генерального директора.

Директор сам не курил, но объяснял, что уже стены пропитались за годы. Теперь проветривать и проветривать.

— Ну? Ехать будем? Марина даже думать не стала. Сзади уже был слышен смех и разговоры тех, догоняющих. Она прыгнула на переднее сиденье, хлопнула дверью…

— А вот хлопать не надо. Не надо хлопать, слышите? — заворчал водитель.

— Туда! — махнула она рукой перл собой, другой лихорадочно застегивая ремень. — Туда, быстро! Быстро — получилось. Рывок, поворот, рык мотора — и они уже мчатся куда-то…

— А-а-а… Куда? Вы не такси!

— Девушка, вам все-таки шашечки или будем быстро ехать? Седоватый. Это хорошо, что не молодой. Это молодые сейчас какие-то отмороженные просто. Лыбятся, щерятся все время, и шутки у них самые дурацкие. А этот солидный, хоть машина и не из новых.

Хотя, какая ей разница? Главное — машина, скорость! Вон, как рванули. Марина задергалась в своем ремне, повернула голову, заглядывая за спинку кресла в заднее стекло. Далеко умчались. Никого из этих не видно. Тут-то и отпустило. Так отпустило, что чуть не потеряла сознание.