Айзек Азимов - Антология мировой фантастики. Том 2. Машина времени

Слов Ярроу, конечно, Харлен не запомнил, но их смысла не мог забыть никогда.

— Теперь вы Наблюдатели, — говорил Ярроу. — Это не слишком почетная работа. Специалисты смотрят на нее как на детскую забаву. Может быть, и вы, Вечные, — после этого слова он помедлил, давая каждому из них возможность подтянуться и просиять от гордости, — может быть, вы сами думаете так, но тогда вы глупцы, недостойные быть Наблюдателями. Не будь Наблюдателей, Вычислителям нечего было бы вычислять. Планировщики Судеб не знали бы, что планировать, у Социологов не было бы данных для анализа — все Специалисты остались бы без работы. Я знаю, что вы не раз уже все это слышали, но я хочу, чтобы вы запомнили это как следует.

Вам, совсем еще юнцам, предстоит нелегкая задача — выйти из Вечности во Время, в самые непростые условия, и вернуться назад с фактами. Это должны быть объективные, беспристрастные факты, свободные от ваших мнений и вкусов. Факты достаточно точные, чтобы их можно было ввести в Счетные машины, достаточно достоверные для подстановки в социальные уравнения; Достаточно объективные, чтобы стать основанием для Изменений Реальности.

И еще запомните вот что. Работу Наблюдателя нельзя делать кое-как, чтобы только от нее отделаться. Только здесь вы сможете показать, на что вы способны. Не школьные отметки, а работа Наблюдателем определит вашу специальность и планку будущего роста. Это будут ваши курсы повышения квалификации, Вечные, и достаточно совершить небольшой промах, совсем небольшой, чтобы, невзирая на все ваши таланты, навсегда попасть в Работники. Вот и все.

Он пожал руку каждому, и Харлена, серьезного и взволнованного, охватила гордость при мысли, что ему выпала величайшая привилегия стать Вечным и отвечать за счастье всех человеческих существ, живущих в подвластных Вечности Столетиях.

Первые задания Харлена были незначительными и строго контролировались, но он отточил свои способности на оселке опыта, понаблюдав дюжину Изменений Реальности в дюжине различных Столетий.

На пятый год ему присвоили звание старшего полевого Наблюдателя и прикрепили к 482-му Сектору. Впервые ему предстояло работать совершенно самостоятельно, и мысль об этом отняла у него значительную долю самоуверенности, когда он впервые отчитывался перед возглавлявшим Сектор Вычислителем.

Маленький недоверчивый рот и злые глаза Вычислителя Гобба Финжа никак не вязались с его обликом. Вместо носа у него была круглая лепешка, вместо щек — две лепешки побольше. Ему не хватало только мазка алой краски и седой бороды, чтобы превратиться в изображение первобытного святого Николая.

Или Санта-Клауса, или Крисса Крингла. Харлен знал все три имени. Он сомневался, чтобы кому-нибудь из ста тысяч Вечных доводилось слышать хоть одно из них. Харлен испытывал тайную, смешанную со стыдом гордость подобными познаниями. С первых же дней в школе он увлекся Первобытной историей, и Наставник Ярроу поощрял это его увлечение. Постепенно Харлен по-настоящему полюбил эти странные, извращенные Столетия, предшествовавшие не только основанию Вечности в 27-м, но даже открытию Темпорального поля в 24-м. Он изучал старинные книги и журналы. Ему случалось забираться — если удавалось получить разрешение — в самые первые Столетия Вечности в поисках нужных материалов. За пятнадцать лет он сумел собрать неплохую личную библиотеку, которая почти целиком состояла из бумажных изданий. Там был томик, написанный человеком по имени Герберт Уэллс, и еще один, автора которого звали В. Шекспир, — какие-то бессвязные истории. Самым ценным было полное собрание переплетенных томов Первобытного еженедельника, которое занимало невероятно много места, но он из сентиментальности никак не решался заменить его микропленками.

Временами он позволял себе погружаться в этот странный мир, где жизнь была жизнью, а смерть — смертью, где человек принимал решения безвозвратно, где зло нельзя было предотвратить, а добру помочь, и где однажды проигранная битва при Ватерлоо оставалась проигранной раз и навсегда. Он даже отыскал образец старинной поэзии, в котором утверждалось, что написанное однажды уже нельзя переписать.

После этого ему было трудно, почти невыносимо возвращаться мыслями к Вечности — к миру, в котором Реальность была чем-то гибким и изменчивым, чем-то, что люди вроде него держали в своих руках, придавая ему по желанию лучшую форму!

Сходство с Санта-Клаусом исчезло, как только Финж заговорил с ним деловым, повелительным тоном.

— Вы завтра же приступите к предварительному изучению текущей Реальности. Я хочу, чтобы это изучение было тщательным, аккуратным и конкретным. Нельзя допускать ни малейшей расхлябанности. Ваша первая пространственно-хронологическая инструкция будет готова к завтрашнему утру. Поняли?

— Да, Вычислитель, — ответил Харлен. Он уже тогда пришел к горькому для себя выводу, что вряд ли ему удастся поладить с Вычислителем Гоббом Финжем.

На следующее утро Харлен получил свою инструкцию в виде сложного узора перфораций, поступивших из Киберцентра. Боясь в самом начале деятельности допустить хотя бы крохотную ошибку, Харлен перевел инструкцию на Межвременной язык при помощи карманного дешифратора, хотя он давно уже умел читать перфоленты с листа.

Инструкция объясняла ему, куда он мог ходить в мире 482-го Столетия, а куда не мог; что он должен был делать, а что не должен; чего следовало избегать любой ценой. Его присутствие было допустимо только там и тогда, где и когда оно не могло угрожать Реальности.

В 482-м Столетии Харлену было не слишком комфортно. Оно нисколько не походило на его собственный суровый и строгий век. Это было время, лишенное этики и морали, к которым он привык. Оно было гедонистическим, материалистическим, склонным к матриархату. Изученные Харленом документы доказывали, что только в этом Столетии естественные роды были не в почете — сорок процентов женщин заводили детей, просто помещая оплодотворенные яйцеклетки в инкубатор. Пары сходились и расходились по взаимному согласию, и брак не признавался юридически и не нес никаких взаимных обязательств. Правда, союз в целях деторождения отличался от обычного брака, но и он был обусловлен исключительно практическими нуждами.

Существовала сотня причин, по которым это общество внушало Харлену отвращение, и он мечтал об Изменении. Ему не раз казалось, что одним только своим присутствием в этом Столетии он, человек из другого Времени, может создать развилку и направить историю по новому пути. Если бы ему удалось своим присутствием в какой-то определенной критической точке повлиять на естественный ход событий, возникла бы иная линия развития, в которой миллионы ищущих наслаждений женщин превратились бы в любящих, заботливых жен и матерей. Они жили бы в новой Реальности, с новыми воспоминаниями и ни во сне, ни наяву не могли бы вообразить себя другими.