Джеймс Блиш - Города в полете (сборник)

— А здесь такие есть? — с сомнением покачал головой Чтекса.

— Я не знаю. Спросите у ваших бактериологов. Если на планете есть бактерии, принадлежавшие к роду, который мы называем Leptothrix, одна из них должна поглощать железо. За миллионы лет, что на этой планете существует жизнь, такая мутация должна была произойти и, возможно это случилось уже достаточно давно.

— Но почему же мы до сих пор не знаем о ней? В бактериологии мы работаем гораздо больше, чем в любой другой сфере.

— Потому что, — убежденно сказал Руиз—Санчес, — вы не знали, что искать и, потому что такой вид должен встречаться так же редко, как и само железо. На изобилующей железом Земле наша Leptothrix ochraceaсоздала эти месторождения, но я в это не верю. При соответствующей жесткости воды и других благоприятных условиях, соли в растворах спонтанно преобразуются в соли железа, а так как эти бактерии получают энергию, окисляя железо, то именно там и есть условия, которые способствуют ее развитию. На нашей планете эта бактерия размножается в рудных месторождениях, потому что там находится железо, а не наоборот. У вас же просто нет столько железа, чтобы значительно увеличить количество бактерий, но я убежден, что у вас они есть. имеет великолепные условия для развития. Ее ископаемые оболочки мы находим в неисчислимых количествах в рудных месторождениях. Согласно общепринятому мнению, именно эта бактерия

— Мы немедленно начнем изучение почвы, — сказал Чтекса, и его сережки стали лиловыми. — Наши центры по изучению антибиотиков ежемесячно изучают тысячи образцов почвы в поисках новой, обладающей терапевтическими свойствами микрофлоры. Если собирающая железо бактерия существует, мы очень скоро ее найдем.

— Она должна существовать, — повторил Руиз—Санчес. — У вас существуют концентрирующие серу анаэробные бактерии?

— Да—да, конечно!

— Ну вот, — сказал Иезуит, удовлетворенно отклоняясь назад и сцепляя руки на колене. — У вас есть много серы и много соответствующих бактерий. Сообщите мне, пожалуйста, когда найдете такие, которые поглощают железо. Мне хотелось бы взять с собой на Землю такую культуру. Есть двое землян, чьи носы я бы хотел ткнуть в такой образец.

Литианин напрягся и несколько озадаченно кивнул. Руиз—Санчес поспешно сказал: — Прошу прощения. Я дословно перевел агрессивно звучащую идиому моего родного языка. Она не подразумевает тех действий, о которых говорится.

— Мне кажется, я понимаю, — сказал Чтекса. Руиз—Санчес сомневался в этом. В богатом словарном запасе литианского языка он до сих пор не нашел ни одной метафоры — ни действующей, ни мертвой. Кроме того, литиане не знали ни поэзии, ни других видов творчества. — Вы окажете нам честь, если воспользуетесь результатами исследований. В общественных науках нас долго ставила в тупик проблема соответствия чествования открывателя значению его открытия. Если учитывать, как изменяют нашу жизнь новые идеи, то становится невозможным адекватно отметить их автора, поэтому замечательно, когда изобретатель обладает желаниями, которые общество может удовлетворить.

Сначала Руиз—Санчес не был уверен, что правильно понял это предложение. Но, вникнув в услышанное, подумал, что, вряд ли одобрил бы такое решение проблемы, хотя сейчас оно его полностью устраивало. Эти слова прозвучали бы невыносимо фальшиво из уст землянина, но Чтекса, несомненно, имел в виду именно это.

Хорошо, что пришло время завершать доклад комиссии по Литии. Руиз—Санчес подумал, что скоро не сможет воспринимать эту спокойную стерильную жизнь. К тому же, ему не давала покоя мысль о том, что ее размеренность основывалась на рассудке, а не на заповедях или вере. Литиане не знали Бога. Они жили и мыслили праведно, потому что это было и разумно, и действенно, и естественно жить и думать именно таким образом. Казалось, что больше они ни в чем не нуждаются.

Могло ли быть так, что они мыслили и поступали таким образом, потому что не родились людьми и не узнав тяжести первородного греха никогда не покидали своего Райского сада? Геологически было подтверждено то, что на Литии не было оледенения, и климат планеты оставался неизменным семьсот миллионов лет. Могло ли быть так, что, не зная первородного греха, они были также свободны от проклятия Адама?

А если так — то можно ли человеку жить среди них?

— Чтекса, мне нужно задать вам несколько вопросов, — сказал священник после минутного раздумья. — Вы мне абсолютно ничего не должны, но нам, землянам, нужно принять ответственное решение. Вы знаете, о чем я говорю. И я сомневаюсь, что мы знаем о вашей планете достаточно много, чтобы не сделать ошибку.

В таком случае вы обязаны спрашивать, — немедленно отреагировал Чтекса. — Постараюсь ответить на любой вопрос.

— Хорошо, тогда, — смертны ли вы? Я знаю, что в вашем языке есть соответствующее слово, но возможно оно отличается по смыслу от такого же нашего.

— Это слово означает прекращение изменений и возврат к существованию, — сказал Чтекса. — Механизм существует, но только живое существо, как дерево, например, проходит череду изменяющихся равновесий. Когда такое развитие прекращается, этот организм мертв.

— И вы тоже подвержены этому процессу?

— Так бывает со всеми. Даже такие великие деревья как Дерево связи рано или поздно умирают. Разве на Земле по—другому?

— Нет, — сказал Руиз—Санчес, — так же. Слишком долго пришлось бы объяснять почему, но мне показалось, что вы избежали этого зла.

— Мы не смотрим на смерть как на зло, — сказал Чтекса. — Лития живет благодаря смерти. Погибшие листья обеспечивают нас нефтью и газом. Для жизни одних существ всегда нужна смерть других. Чтобы излечить болезнь необходимо убить бактерию и не дать родиться вирусу. Мы сами должны умереть уже хотя бы для того, чтобы освободить место для следующего поколения — ведь пока мы не умеем регулировать рождаемость.

— Но вы считаете, что этому нужно научиться.

— Конечно, нужно, — сказал Чтекса. — Наш мир богат, но ведь всему есть предел. А другие планеты, по вашим рассказам, заселены своими народами. Поэтому мы не можем надеяться переселиться туда, когда нас станет слишком много здесь.

— Реальных вещей, которые были бы неисчерпаемы, не существует, — хмуро глядя на переливчатый пол, резко сказал Руиз—Санчес. — За тысячи лет нашей истории мы убедились в этом наверняка.

— О каких пределах идет речь? — сказал Чтекса. — Само собой разумеется, что любой маленький предмет — будь то камень, капля воды или частичка почвы — можно исследовать вечно. Количество получаемой из любого предмета информации, буквально беспредельно. Но в изучаемой почве может недоставать нитратов. Правда, этого можно добиться, лишь плохо ее обрабатывая. Или вспомним железо, о котором мы только что говорили. Запасы железа на нашей планете конечны, и, по крайней мере, приблизительно, мы уже знаем пределы его запасов. Было бы безрассудно допустить, чтобы наша экономика потребовала для своего развития больше железа, чем вообще есть на Литии при том, что получить его дополнительно из метеоритов или путем импорта невозможно. Это проблема не получения информации. Это проблема использования уже полученной информации. Если не уметь пользоваться имеющимся, то теряет смысл даже разговор о его пределах.