Джеймс Блиш - Города в полете (сборник)

— Если придется, вы вполне сможете обойтись без дополнительного количества железа, — отметил Руиз—Санчес. — Ваши деревянные механизмы достаточно точны, чтобы удовлетворить любого инженера. Уверен, что большинство из них, не помнит, что у нас тоже были подобные устройства — дома у меня есть образец. Это что—то вроде таймера, под названием «часы с кукушкой» — они полностью сделаны из дерева двести лет назад. Кстати, еще довольно долго после того, как мы начали строить металлические мореходные суда, мы продолжали использовать древесину lignum vitae* (*lignum vitae — гваяковое дерево. Из его твердой и тяжелой древесины изготавливают некоторые детали машин.) в судовых навигационных приборах.

— Древесину можно использовать в самых разных целях, — согласился Чтекса. — Единственный ее недостаток, состоит в том, что по сравнению с керамическими материалами и, наверное, с металлом она недостаточно устойчива к внешним воздействиям. Необходимо хорошо ориентироваться в свойствах разных пород древесины, чтобы успешно сочетать их для разных нужд. А особенно сложные детали можно вырастить в соответствующих керамических формах — от роста внутри формы давление становится таким сильным, что получаемая деталь обладает очень высокой плотностью. Детали покрупнее можно выточить из доски мягким песчаником и отполировать сланцем. Мы обнаружили, что это подходящий материал для работы.

Руиз—Санчес почувствовал, что почему—то смутился. Подобное смущение всегда охватывало его при виде старых часов с кукушкой. Дома у него было много электрические часов, которые, занимая мало места, должны были тихо и точно работать — но при их создании учитывались не только чисто технические, но и коммерческие соображения. В результате, большинство из них работало с тонким астматическим сипением или нежным стоном, но шли все до обидного неточно. Все часы имели «плавные» формы, но были безобразны и слишком большими. Ни одни из них не показывали точное время, потому что их продали с заводскими дефектами, а некоторые из них, нельзя было даже подвести, потому что их ход обеспечивали чрезвычайно примитивные двигатели.

Между тем, деревянные часы с кукушкой продолжали равномерно тикать. Каждую четверть часа из—за деревянной дверки появлялась перепелка, а когда часы показывали час без долей, первой выглядывала перепелка, за ней кукушка и сразу после ее крика раздавался мягкий звон. Часы ошибались на минуту в неделю, и для их хода нужно было всего лишь подтягивать три гирьки каждый вечер перед сном.

Мастер сделавший эти часы умер до того как родился Руиз—Санчес. Если сравнить с прошлым, то за свою жизнь священник купил и выбросил, по крайней мере, десяток дешевых, рассчитанных на подобное обращение электрических часов.

— Да, это правда, — со смирением в голосе сказал он. — Если можно, еще вопрос. Фактически это продолжение того же вопроса — если сначала я хотел узнать, смертны ли вы, то теперь я должен спросить, как вы рождаетесь. Я видел много взрослых на улицах и иногда в домах — хотя я думаю, что в личной жизни вы одиноки — но никогда не видел детей. Ты можешь объяснить мне это? Но если эта тема не может быть предметом обсуждения…

— Но почему же? Тем, закрытых для обсуждения, не бывает, — сказал Чтекса. — Вы, конечно, знаете, что у наших женщин есть брюшные сумки, в которых они вынашивают яйца. На этой планете есть несколько видов животных, которые крадут яйца из гнезд, поэтому такая мутация была для нас удачной.

— Да, на Земле тоже есть что—то подобное, но там такие сумки имеют живородящие животные.

— У нас яйца откладываются в сумки раз в году, — сказал Чтекса. — Затем женщины уходят из домов в поисках партнера, чтобы оплодотворить яйцо. Я одинок, потому что в этом сезоне женщины меня пока не выбрали. Бывает и наоборот, у некоторых мужчин в это время года живет три или четыре избравшие его женщины.

— Понятно, — осторожно сказал Руиз—Санчес. — Но чем же обусловлен выбор? Это эмоции или только рассудок?

— В конце концов, обе причины слились, — сказал Чтекса. — Наши предки избавили нас от необходимости рисковать в поисках лучших сочетаний генов. Теперь наши эмоции больше не противоречат нашим знаниям в области евгеники. Сами эмоции теперь преобразились и влияют на естественный отбор, не противореча знаниям о нем.

Затем, наступает День миграции. К этому времени все яйца оплодотворены и готовы к выходу потомства. В такой день — боюсь, что вам не удастся увидеть все самим, потому что вы улетаете немного раньше этого дня — все литиане идут к морю. Там мужчины защищают женщин от хищников пока они вброд пробираются через мелководье на достаточную для плавания глубину где и рождаются дети.

— В море? — едва слышно спросил Руиз—Санчес.

— Да, в море. Потом мы выходим и до следующего брачного сезона возвращаемся к прерванным делам.

— Да, но что происходит с детьми?

— Ничего особенного, они заботятся о себе сами, если могут. Конечно, многие погибают, но особенный урон наносят потомству наши прожорливые сородичи — большие рыбоящеры, поэтому при любой возможности мы убиваем их. Но когда приходит время, большинство детей возвращается на берег.

— Возвращаются на берег? Чтекса, я не понимаю. Почему же они не тонут, после рождения? И если они выходят на берег, то почему же мы никогда не видели ни одного из них?

— Конечно вы их видели, — сказал Чтекса. — А еще чаще слышали их голоса. Идем со мной. Он поднялся и пошел в фойе. Руиз—Санчес последовал за ним, его голова шла кругом от предположений.

Чтекса открыл дверь. Священник опешил, увидев, что ночь была уже на исходе — облачное небо на востоке чуть порозовело. Разнообразное движение и пение джунглей не уменьшились. Раздался высокий, шипящий свист и над городом в сторону моря проплыла тень птеродона. Со стороны илистого мелководья донесся хриплый лай.

— Вот, — мягко сказал Чтекса. — Слышите?

Сидящее на мели существо — невозможно было узнать его сразу — снова раздраженно захрипело.

— Сначала конечно трудно, — сказал Чтекса. Но самое страшное для них уже позади. Они выбрались на берег.

— Чтекса, — сказал Руиз—Санчес. Ваши дети — это двоякодышащие рыбы.

— Да, — сказал Чтекса. — Это и есть наши дети.

V

Потом стало ясно, что именно беспрерывный лай двоякодышащих рыб поверг Руиза—Санчеса в обморок, когда Агронский открыл перед ним дверь. Поздний час и переживания сначала по поводу болезни Кливера, а затем из—за разоблачения его откровенного обмана, тоже подействовали на него. К этому необходимо добавить растущее по пути домой, под светлеющим небом, чувство вины по отношению к так надолго оставленному Кливеру и, конечно потрясение оттого, что Микелис и Агронский вернулись именно тогда, когда он пренебрег своими обязанностями.