Джеймс Блиш - Города в полете (сборник)

«Фортисса, тем не менее, вдохновленная объединившимися Грегориусом, Лео, Вителиусом и Макдугалиусом предостеречь Аниту описанием сильного телесного наказания Гонуфриуса и безнравственности (turpissimas*) (* turpissimas — постыдность, позорность (лат.)) Каникулы, покойной жены Мауритиуса с Суллой, торговцем церковными должностями, который отрекается и раскаивается."

Да, все сходится, если воспринимать это, не возмущаясь действиями персонажей — а все здесь указывает на то, что они вымышлены, — или автором, который, несмотря на свой мощный интеллект — интеллект возможно величайшего из писателей предыдущего столетия, заслуживает сочувствия, как самая жалкая жертва сатаны. Если воспринимать повествование именно как серые сумерки сознания, то весь роман, учитывая даже включенные в текст назойливые комментарии, можно оценивать под одним углом.

— Готово, Отец?

— Пахнет так, как будто готово. Агронский, почему ты не ешь?

— Спасибо. Можно отнести Кливеру…

— Нет, он принимает фруктозу. Сейчас, пока впечатление, что он, наконец, понял суть проблемы, снова не рассеялось, он мог сформулировать основной вопрос, тот тупик, который столько лет глубоко тревожил как его Орден, так и всю Церковь. Он тщательно формулировал его. Вопрос звучал так:

— Было ли у него превосходство, и должна ли была она подчиниться? К его изумлению, он впервые увидел, что сформулировал фактически два вопроса. Было ли у Гонуфриуса превосходство? Да, потому что Микелис, единственный, кто из всего общества был изначально одарен силой красоты, был абсолютно скомпрометирован. Следовательно, никто не мог лишить Гонуфриуса его преимуществ независимо от того, можно ли было спросить с него за все грехи или они действительно были лишь слухами. Но должна ли была Анита подчиниться? Нет, не должна была. Микелис утратил на нее все права, и она могла не идти за наставником или еще за кем—нибудь, а следовать лишь своей совести — а в свете мрачных обвинений против Гонуфриуса она могла лишь отвергнуть его. Что же касается раскаяния Суллы и преображения Фелиции, то они ничего не значили, так как отступничество Микелиса лишило как их обоих, так и всех остальных духовного поводыря.

Следовательно, ответ всегда лежал на поверхности. «Да» и «Нет» — вот из чего состоял ответ.

Он закрыл книгу и посмотрел на рабочий стол, пребывая в том же состоянии безразличия к окружающему миру, но, ощущая, как где—то глубоко внутри него возникает легкое приятное возбуждение. Когда он посмотрел в окно на моросящую темноту, то в желтом конусе дождя, отбрасываемом светом, проникающим через прозрачное стекло, увидел знакомую фигуру.

Это был уходящий прочь от дома Чтекса. Вдруг Руиз—Санчес понял, что никто не потрудился стереть с доски для объявлений надпись о болезни. Если Чтекса приходил сюда по делу, надпись наверняка отпугнуло его. Священник наклонился вперед, схватил пустую коробку от слайдов и слегка постучал ею по оконному стеклу.

Чтекса повернулся и посмотрел через пелену дождя, его глаза были полностью прикрыты пленкой. Руиз—Санчес кивнул ему и с трудом поднялся с табурета, чтобы открыть дверь. Тем временем завтрак поджарился и начал подгорать.

Стук привлек внимание Микелиса и Агронского. Чтекса сочувственно смотрел вниз на троих людей, капли воды стекали как масло вниз по мельчайшим, призматическим чешуйкам его гибкого тела.

— Я не знал, что у вас болезнь, — сказал литианин. Я пришел потому, что ваш брат Руиз—Санчес ушел сегодня утром из моего дома без подарка, который я хотел ему сделать. Я уйду, если я каким—либо образом вторгаюсь в вашу личную жизнь.

— Все в порядке, — успокоил его Руиз—Санчес. — Болезнь оказалась незаразным отравлением, и надеемся, что наш коллега не очень от него пострадает. Это мои товарищи с севера — Агронский и Микелис.

— Счастлив увидеть их. Значит, послание все же нашло их?

— О каком послании вы говорите? — спросил Микелис неправильно, но неуверенно произнося литианские слова.

— Прошлой ночью, по просьбе вашего коллеги Руиза—Санчеса, я отправил послание. В Ксоредешч Гтоне мне сказали, что вы уже вылетели.

— Что мы и сделали, — сказал Микелис. — Рамон, что это? Я помню, что вы сказали, что связью занимался Пол. И ведь вы утверждали, что когда заболел Пол, вы не знали, как это делать.

— Не знал и сейчас не знаю. Я попросил Чтексу отправить его за меня.

Микелис посмотрел на литианина. — О чем же было послание? — спросил он.

— Что вам пора вернуться сюда, в Ксоредешч Сфэт. И что ваше время на этой планете уже на исходе.

— О чем вы говорите? — поинтересовался Агронский. Он старался следить за разговором, но плохо знал язык и, по—видимому, те несколько слов, что он смог понять только усилили его смутные страхи. — Майк, переведи, пожалуйста.

Микелис коротко перевел. Затем, он сказал: — Рамон, неужели после всего, что вы обнаружили, вы действительно хотели сообщить нам только об этом? В конце концов, мы и сами знали, что близится время отлета. Мне кажется, что мы не хуже вас разбираемся в календаре.

— Не сомневаюсь, Майк. Но я не представлял, о чем Кливер сообщал вам раньше, конечно, если он вообще о чем—нибудь вам сообщал. Я знал лишь то, что связываться с вами каким—либо другим способом ему пришлось бы скрытно. Сначала я подумал, что у него в вещах припрятан радиопередатчик, потом мне пришло в голову, что он мог посылать вам сообщения курьером на рейсовых самолетах. Он мог бы сказать вам, что срок пребывания на планете продлен. Он мог сообщить вам, что я погиб. Он мог сказать вам все что угодно. Я хотел быть уверен, что вы прибудете независимо от сообщений Кливера.

Но когда я попал в здешний Центр связи и обнаружил, что не смогу связаться непосредственно с вами, я понял, что подробное сообщение до вас не дойдет. Вся радиосвязь из Ксоредешч Сфэта производится через Дерево, и если вы попадете туда, то увидите, что землянин не способен передать даже простейшее послание.

— Это правда? — спросил Микелис у Чтексы.

— Правда? — повторил Чтекса. — Да, это правильно.

— Значит тогда, — немного раздраженно сказал Руиз—Санчес, — вы понимаете, почему, когда проходивший мимо Чтекса по счастливой случайности узнал меня и предложил свою помощь, мне пришлось сообщить ему лишь суть того, о чем я вам сейчас рассказал. Я не мог надеяться, что, пройдя не менее чем через двух литиан—посредников, подробности не исказятся. Я мог только во весь голос позвать вас, попросить, чтобы вы прибыли сюда вовремя — и надеяться, что вы услышите меня.

— У вас неприятности, которые похожи на болезнь в доме, — сказал Чтекса. — Я не должен здесь оставаться. Когда неприятности будут у меня, я не смогу попросить оставить меня в покое, если сейчас продолжу навязывать вам свое присутствие. Я принесу подарок в более подходящее время.