Николай Беляев - Спасибо деду за победу [СИ]

Сколько тут бойцов? Наверное, десятка три, вряд ли больше — скорее всего, неизвестный капитан, сгинувший вместе с диверсантами, просто сумел организовать отступавших. И хорошо, что вместо него остался этот мальчишка-артиллерист, который прекрасно понимает, что на кону. Вот они, бойцы, лежат цепью — молодые и не очень, здоровые и перебинтованные, уставшие и запылённые, но готовые хоть на полчаса — но задержать врага.

Мотоциклист, лёгкий танк, за ним — два «ханомага», и вряд ли пустые — с пехотой, уж точно. Больше похоже на передовой дозор, а не на основные силы. Ну да, основные силы скорее всего прут по главному шоссе на те самые Столбцы. А эти идут уверенно — наверняка отлично знают, что перед ними прошли диверсанты и особого сопротивления быть не должно.

— Огонь не открывать!

Да понятно, нужно подпустить ближе… И первый выстрел должен быть за пушкой. Танк — обычная «двушка», в танковом бою не самый серьёзный противник, но даже Пашка отлично понимал — у пехоты шансов против него нет совершенно. Никаких. Даже неизвестно, есть ли у кого-то гранаты! И два БТРа — на каждом по пулемёту, а то и по два. А сколько солдат сидит в этих стальных полугусеничных гробах?

Артиллеристы, давайте, родимые… вся надежда на вас. Только не подгадьте… пожалуйста, иначе мы все тут ляжем — и очень быстро.

Он видел, как стиснул Павлуха ладонь на ложе «дегтяря». Из-под каски ползёт по виску капелька пота…

Как же это напомнило ТО ожидание! То самое, которое было… вчера? Или в прошлой жизни, миллионы лет назад?

Хорошо слышен звук моторов. Вдруг он изменился, мотоцикл тормознул, фашист на нём поднял руку…

И в этот момент грохнуло орудие — где-то далеко слева, на другом фланге.

Странный звон, взрыв — и танк, дёрнувшись, встал.

— Огонь!

Цепь взорвалась трескотнёй выстрелов. Мотоциклист повалился со своего двухколёсного коня, головной БТР, взревев мотором, вывернул на поле, ухнул капотом в кювет, тут же, высоко задрав срезанный нос, выскочил на поле, развернувшись гробообразным бортом. Пашка сквозь траву видел, как из железного нутра посыпались через откинутые дверцы солдаты в серо-зелёных мундирах.

Заговорил Павлухин пулемёт. Кто-то из выскочивших свалился, зацвиркали пули по скошенному боку БТРа, уходя рикошетами вверх и вниз.

Медленно поползла в сторону башня остановившегося танка. С сухим, гулким грохотом тонкая длинная пушка дала очередь снарядов на пять. Авиационный автомат!

И — снова выстрел пушки с фланга. Пашка еле сдержался, чтобы не заорать «Ура!» — башня танка дрогнула и замерла, из-под неё вырвались языки пламени, заклубился густой дым.

Цвирк… цвирк…

Над головой свистнуло, слетела вниз сбитая ветка. Пашка видел, как боец слева дёрнулся и замер, уткнувшись в раскопанную землю. Выпустил очередную трель ДП.

Парень скорчился за насыпью, которая сейчас показалась низенькой, несерьёзной, почти прозрачной. Над срезом брони БТРа словно замигал приветливый огонёк, и над головами, кажется, буквально на расстоянии ладони, разразился ад. Пули секли деревья, вышибали фонтаны земли, щепки и пыль летели тучами. Одного из бойцов, приподнявшегося для выстрела, аж отбросило назад, развернув.

— Диск! — просипел Павлуха.

Пашка вытащил из короба чёрный блин, протянул, схватил пустой — горячий, аж руку обожгло. Переснарядить? Так, это делать приходилось, в клубе был «дёготь»… Перевернуть, вжать пальцем подаватель, провернуть внешний блин… Вот они, гнёзда… Блин, какой же он тугой…

Ещё одна очередь фашистского «эмгача» — протяжная, патронов не жалеют… Стон, ещё один выстрел пушки… Колотит над ухом Павлухин пулемёт… Пальцы уже в крови — с непривычки, хочется стать маленьким и незаметным, в траншею, глубокую, уютную… но траншеи нет — только этот вшивый бруствер.

Что это, дым? Дым! Ветер от реки — значит, мост жгут! Жгут! Успевают! Ребята, ребятки, дорогие мои — мы успели… успели. Это всё было не зря…

— Диск! — и, едва защёлкнув чёрный блин, Павлуха дёргается, с лица его мгновенно словно исчезают все краски — будто губкой стёрли. Мгновенно ставшие бескровными губы шевелятся, правая рука судорожно скребёт по левому карману гимнастёрки. В уголке рта — кровь…

— Тихо, тихо, братан! Лежи, тихо, спокойно, — Пашка рывком подлез поближе, схватил длинного за руку. — Тихо, лежи, я… сам.

— Передай, — еле слышно просипел Павлуха. Что там у него? Пуговицу расстёгивать некогда, долой её… Книжечка, тоненькая совсем, в ней вложена какая-то бумажка. Комсомольский билет? Не глядя, Пашка сунул её себе в нагрудный карман — застёгивать некогда. Успел мельком увидеть умиротворение на лице длинного — но уже не до этого, рвануть затвор, досылая новый патрон…

Рука легла на ложе, втискивая пулемёт в плечо. Палец надавил спуск…

Отдача ударила Пашку так, словно «дегтярь» был бешеной лошадью. Очередь с непривычки ушла куда-то в небо — ладно хоть, парень успел сразу убрать палец со спуска. Врёшь, зараза, сейчас… приноровившись, Пашка плавно потянул спуск, довернув ствол туда, где на секунду, на полсекунды появлялись в высокой траве ненавистные серо-зелёные фигуры.

— Нннннаааааа! — пулемёт бился в руках, словно живой, на раструбе ствола плясала яркая вспышка, почти перекрывая видимость.

Щелчок — диск пуст. Как он там выбивается… Парень отпрянул назад, под прикрытие бруствера, нащупал в коробе новый…

Что-то плюхнулось совсем рядом, слева.

«Колотуха». Немецкая граната с длиной смешной рукояткой, похожая на старинную толкушку для пюре.

Пашка судорожно рванулся в сторону, прекрасно понимая, что откатиться далеко уже не успеет…

Уши заложило. Мир померк.

— Ну что, очухался?

На лоб кто-то плеснул воды. Пашка дёрнулся — изо всех сил.

— Тихо, тихо! Тебе тут что, сон приснился?

— Солнечный удар, — заметил кто-то сзади, кого Пашка не видел. — Жарища-то какая…

— Да точно. — Это был Лёха. Легонько похлопал Пашку по щекам. — Ну что, боец Соколов, живой?

А вот и Олег — держит флягу. Значит, на голову воду лил он.

— Попей воды… Тут не ты один, ещё двоих от жары вырубило.

Пашка машинально взял флягу. Пил, стуча зубами о горлышко — руки не то что дрожали, а ходили ходуном. Плечо ещё чувствовало бешеные удары ДПшного приклада, в ушах стоял грохот очередей. Всё тело болит.

Что это было? Бред? Сон?

— Ребят, помогите ему, — махнул рукой Лёха.

Двое ребят из клуба подхватили Пашку, поставили на ноги. Трибуны шумят — мероприятие закончилось, реконструкторы строятся перед зрителями. Туда? Нет…

— Парни, погодите, я посижу… Идите строиться без меня.

Он присел на дно траншеи, прячась от солнца за кромкой. Вдоль трибун победно грохотали танки, участвовавшие в мероприятии, что-то бухтел диктор, иногда звучало стройное «ура» реконструкторов…