Николай Беляев - Спасибо деду за победу [СИ]

Пашка поймал себя на мысли, что понятия не имеет. Он знал только Минск и Брест — да и то потому, что они числились городами-героями. Но явно же бои шли активно и между ними! Реки… Какие тут есть реки? В Бресте — Буг и ещё какая-то, в Минске есть река… но как она называется? А между ними? Эх, вот угораздило… реконструктор, блин.

А дорога явно не из главных, не шоссе. Какая-то обходная — вон, укатана-то скорее телегами, чем машинами. А что творится на главной? Её скорее всего активно бомбят, вдоль неё идёт оборона — Пашка помнил, что немецкие танки начала войны были не особо приспособлены к бездорожью и болотам, вдобавок — немцы перебрасывали пехоту на машинах, значит — дороги сейчас главное. Дороги и мосты. Получается, мне ещё повезло, что я попал именно сюда — там мог бы сразу попасть под бомбёжку.

А «там» — это вообще где? Я хотя бы севернее линии Брест-Минск или южнее? Вот засада.

Пашка не сразу сообразил, что за гул стоит в ушах — списал поначалу на усталость и лёгкое сотрясение… но потом дошло.

Это же выстрелы, взрывы. Где-то далеко — настолько, что звуки сливаются в однотонный шум…

Люди тоже услышали. Многие ускорили шаг, началась суета. Перелесок закончился, дорога вышла на поле, люди начали нервничать. Плакали дети, ржали лошади, жалобно мычали коровы… Пашке хотелось зажать уши или закричать — настолько это было невыносимо. Вон, впереди ещё один перелесок, до него метров триста. Хоть бы дойти… не для того, чтобы спрятаться. Просто люди, вся эта бредущая по дороге толпа, в перелеске немного успокоится. Общая подавленность душила так, словно сверху накинули полиэтиленовую плёнку — жарко до пота, страшно до дрожи…

— Летят! — сорванно крикнул кто-то. Пашка даже не понял, мужской голос или женский.

Самолёты появились с северо-запада, над кромкой далёкого леса. Шли довольно высоко, но силуэты были видны отлично — двухмоторные, с широкими крыльями, похожие на каких-то нелепых распухших рыб. Хейнкели-111.

В толпе беженцев начался ропот.

— На Столбцы пошли, — с досадой сплюнул какой-то худощавый мужчина в испачканном пиджаке и когда-то белой кепке. — Там мост, станция…

— Без паники! — раздался чей-то уверенный голос впереди. — Мы для них не цель, продолжаем движение!

А молодец мужик. Умеет командовать — либо военный, либо какой-нибудь председатель колхоза. Тут вообще были колхозы? Действительно, бомбовозы не станут размениваться на беженцев.

Темп ускорился, опять послышался плач. Кажется, кто-то упал… Дорога была узкой, неудобной, одна из телег съехала колесом, накренилась, лошадь истошно заржала, в кювет посыпались какие-то тюки…

— Воздух! — взвизгнули в толпе.

Бомбардировщики были уже над головами — они шли аккуратными тройками, не ломая строй, и создавалось ощущение, что ими закрыто всё небо. Какой воздух, они не собираются бомбить, только и подумал Пашка… когда по ушам рубанул вой, переходящий в рёв, прошитый сухим стуком, похожим на работу старинной швейной машинки. Люди бросились врассыпную, кто-то покатился кувырком.

Словно во сне, метрах в десяти перед Пашкой дорога взорвалась пылевыми фонтанами. Из бьющейся лошади выхлестнуло кровавые брызги, кто-то завопил — высоко, нечеловечески. Над дорогой на бреющем пронеслись два истребителя, круто взяли вверх и влево, уходя в вираж…

— Уходи, боец! — заорали Пашке прямо в ухо, толкнул вправо от дороги. Парень сам не понял, как оказался в кювете, вжался в землю, видя перед собой лишь одно — несколько лежащих на дороге тел, испещрённых ярко-красными пятнами…

«Мессершмитты» сделали ещё два захода. Они не бомбили, хотя при очередном заходе Пашка увидел у них под крыльями маленькие чёрные капельки бомб. Судя по всему, два лётчика из сопровождения бомбардировщиков просто развлекались стрельбой по живым мишеням…

Медленно, озираясь, словно не желая осознавать происходящее, возвращались люди на дорогу. Послышался плач, больше похожий на вой. Два мужика молча, деловито, совершенно без эмоций оттаскивали с дороги мёртвые тела, освобождая проход.

Пашка побрёл по обочине. Боевой запал пропал, будто его и не было.

— Пособи, боец, — толкнул его кто-то.

Тот самый, в кепке. Тащит с дороги тело крупного мужчины в парусиновой куртке. Тянет за ноги, куртка задралась, в пыли дороги остаётся кровавый след…

Пашка наклонился было, но мужчина показал глазами на второе тело, чуть дальше — люди, бредя словно сомнамбулы, обходили его.

Девчонка. Молодая совсем, лет восемнадцать, не больше. Легкомысленный сарафанчик в цветочек, голубенький… и красный на груди. Русые волосы растрёпаны, широко распахнутые глаза глядят… уже не глядят в небо.

Тело было невесомым, даже легче, чем у лопоухого Петрухи. Ухватив за подмышки, Пашка легко снёс его с дороги, примостил в кювет. Сел рядом на склон, отстранённо посмотрел на руки, испачканные кровью, смешанной с пылью. Проведя ладонью по лицу, закрыл девчонке глаза. До боли сжал виски.

У этих не будет даже могилы. Некогда — и некому.

Третий. Всего третий день войны. Для меня — вообще первый и неполный. А кажется — прошла уже целая вечность…

Он вытер ладони о бриджи и встал.

Дальше. Вперёд.

Перелесок. Опять поле, метров двести. Впереди ещё один перелесок.

А гул слышен — всё тот же. Канонада… Где мы хоть находимся?

Оп-па… Это что? Неужто наши???

Пашка бессознательно ускорил шаг, виляя меж бредущими гражданскими, потом почти побежал, придерживая бьющий по боку приклад бесполезной винтовки. Вон они, бойцы — прямо меж деревьями, отрыты брустверы, кое-как замаскированные ветками, несколько человек у дороги — с винтовками, подгоняют беженцев… Неужели та самая долгожданная линия обороны?

— Ребята… — Пашка с трудом пытался отдышаться, — кто главный?

Обросший щетиной, но достаточно молодой боец в гимнастёрке с полуоторванным рукавом и халхинголке с незастёгнутым кожаным ремешком махнул рукой куда-то назад:

— Младший лейтенант, артиллерист… ищи, он у моста.

У моста? Значит, долгожданная переправа… и линия обороны.

Перелесок оказался узеньким — и полусотни метров не будет. Дорога вывела на берег не особо широкой речушки, изгибавшейся затейливым зигзагом, что называется — по десять поворотов на версту, и дальше шла на мост.

Мост оказался не особо впечатляющим — на первый взгляд и танк вряд ли выдержит. Деревянный и явно не новый — скорее всего, до войны по нему и не ездило ничего тяжелее полуторки, а сейчас шагали беженцы. Но мост-то важный, это даже Пашка понимал — берега заросли камышом, тут и там обрывчики, хоть и не высокие — но техника вброд не пройдет, даже если река мелкая. И если фашисты выйдут на эту дорогу — а они выйдут, об этой дороге они знают, раз уж по ней прошла полуторка с диверсантами — то мост надо жечь к едрене фене.